Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси - [45]

Легкая гнусавинка в голосе, намек на акцент, скорее всего — карибский.

— Да, я работаю на мистера Среду, — ответил Тень. — Вы угадали. Да садитесь вы, бога ради.

Чернобог затянулся сигаретой.

— Сдается мне, — мрачно возгласил он, — что наш брат так любит всяческое курево по той простой причине, что оно напоминает нам о тех приношениях, которые когда-то возжигались в нашу честь, и дым поднимался вверх, а люди искали нашего одобрения — или милости.

— А вот лично мне никогда ничего подобного не предлагали, — сказал Нанси. — Самое лучшее, на что я мог рассчитывать, так это на корзину с фруктами, плюс, может быть, цельную козочку, запеченную с карри, стаканчик чего-нибудь холодного и крепкого, ну и крепенькую бабенку с торчащими сиськами, просто чтобы мне за трапезой не было скучно.

Он снова сверкнул улыбкой, на все тридцать два, и подмигнул Тени.

— А в нынешние времена, — сказал, не меняя тона, Чернобог, — нам и вовсе рассчитывать не на что.

— Ну, конечно, о таком количестве фруктов, которое мне приносили в старые добрые времена, даже и вспоминать не приходится, — сказал, поблескивая глазами, мистер Нанси. — Но все-таки нет в этом мире ничего такого, что я мог бы купить за деньги и что сравнилось бы с крепенькой бабенкой с торчащими сиськами. Вот поговоришь иногда с какими-нибудь ребятами, и складывается впечатление, что кроме как о доле в добыче больше и порассуждать не о чем, но вот что я хочу вам сказать: по утрам мой моторчик до сей поры заводится исключительно от сисек.

Смех у мистера Нанси был старческий, дребезжащий, одышливый — но столько в нем было самой искренней радости, что Тень едва ли не против собственной воли поймал себя на том, что этот старик ему нравится.

Среда вернулся из туалета и поздоровался с Нанси за руку.

— Тень, ты не хочешь перекусить? Кусочек пиццы? Или там сэндвич?

— Я не голоден, — ответил Тень.

— Позволь дать тебе один совет, — сказал мистер Нанси. — Может так случиться, что от трапезы до трапезы пройдет изрядное количество времени. Если кто-то предлагает тебе поесть, соглашайся. Годы у меня уже не те, я понимаю, но вот что тебе скажу: никогда не отказывайся, если у тебя есть возможность отлить, поесть или полчасика вздремнуть. Понимаешь?

— Понимаю. Но есть мне действительно совсем не хочется.

— Здоровый ты парень, — сказал Нанси, уставившись Тени прямо в глаза, насыщенный цвет красного дерева против светло-серого, — долго по тебе вода бежит, но вот что я тебе скажу: особым умишком ты не блещешь. Есть у меня сын, тупой, как тот парень, что пошел на распродажу тупости и купил себе две по цене одной, — так вот, ты мне его напоминаешь.

— С вашего позволения, приму это как комплимент, — сказал Тень.

— То, что тебя сравнили с человеком, который решил выспаться в то самое утро, когда раздавали мозги?

— То, что меня сравнили с членом вашей семьи.

Мистер Нанси загасил сигарку и щелчком смахнул с перчатки воображаемую частичку пепла.

— Ну что ж, судя по всему, наш Одноглазый сделал не самый худший выбор, — он перевел взгляд на Среду. — Ты хоть представляешь себе, сколько наших сегодня сюда заявится?

— Я постарался известить об этой встрече всех, кого только смог отыскать, — поднял голову Среда. — Приехать, понятное дело, смогут далеко не все. А найдутся и такие, — он выразительно посмотрел на Чернобога, — которые приехать не захотят. Но я думаю, в том, что наберется несколько дюжин, мы можем быть уверены. А дальше информация разойдется сама собой.

Они проследовали мимо выставки рыцарских доспехов («Викторианская подделка, — вещал Среда, пока они шли вдоль застекленной витрины, — современная подделка, шлем двенадцатого века на имитации, выполненной в семнадцатом веке, а вот перчаточка латная — это пятнадцатый…»), а затем Среда толкнул наружную дверь, провел их по крытой галерее вокруг здания («В жизни бы не запомнил всех этих входов и выходов, — проворчал Нанси, — я уже не тот, каким был в молодости, да и климат в тех местах, откуда я родом, помягче»), потом распахнул еще одну, входную, и они очутились в зале с каруселью.

Играла каллиопа: вальс Штрауса, с чувством, но временами не в такт. Стена перед ними была увешана сотнями старомодных карусельных лошадок; некоторых не мешало бы подкрасить, других как следует пропылесосить. Над лошадками висели десятки ангелов, по которым было отчетливо видно, что основой для фигур послужили отбывшие свой срок в витринах женские манекены — у некоторых была видна бесполая грудь, другие успели потерять где-то крылья и смотрели теперь широко раскрытыми слепыми глазами прямо перед собой, в пустоту.

А дальше была — карусель.

Табличка гласила, что перед ними находится самая большая в мире карусель; дальше шли сведения о том, сколько она весит, сколько тысяч электрических ламп вкручено в люстры, что свисали с потолка в поистине готическом изобилии, а также строжайший запрет забираться на подиум и садиться верхом на зверей.

И что это были за звери! Тень во все глаза разглядывал их, стесняясь признаться самому себе в охватившем его чувстве восторга: сотни и сотни животных, в натуральную величину, по всей глубине и окружности платформы. Существа природные и существа мифологические, и все возможные варианты смешения тех и других — и ни единой повторяющейся фигуры. Здесь были русалка и тритон, кентавр и единорог, слоны (один большой и один совсем крошечный), бульдог, лягушка и феникс, зебра, тигр, мантикора и василиск, запряженные в карету лебеди, белый бык, лиса, пара моржей, здесь была даже морская змея, — все яркие и натуральные настолько, что казались живыми: и все они двигались по кругу под музыку вальса, который как раз закончился и тут же сменился другим. Карусель даже не притормозила.