Американская пустыня - [24]

– Мне все равно, как вы это сделаете, но чтоб ребенок немедленно вошел в дверь!

Тед знал: эта бравада рассчитана на него; знал и то, что на сей раз парадная дверь не распахнется и дочь его не переступит порог. Он принялся подбирать с пола кабель, выдергивать из розеток штепсели и передавать все эти кишки съемочной группе.

– Что такое? – возопила Барби Бекер. – Что вы делаете?

– Возвращайтесь с моим ребенком – или не возвращайтесь вовсе, – отрезал Тед. Он вернулся к Глории, обнял ее, поцеловал в лоб. – А теперь все вон, пожалуйста.

Съемочная группа повиновалась, Барби Бекер – тоже. У самой двери она помешкала и обернулась – волосы ее демонстративно колыхались туда-сюда, словно подчеркивая, как она недовольна.

– Вы отдаете себе отчет, насколько это для меня унизительно? – процедила она.

– В следующий раз постарайтесь избежать подобного унижения, – пожал плечами Тед. – Я жду час, после чего звоню на одиннадцатый канал.

Теду казалось, что инициативу в свои руки он вроде бы и не перехватил – и все же ситуация сколько-то под его контролем. Он тревожился за дочь, тревожился, что между ним и ею разверзается пропасть, – а может быть, и между ними всеми. Он прочел в лице Глории страх – и обеспокоился еще более. Потрясенная до глубины души и, наверное, просто не зная, что делать, она позволяла своему покойному мужу взять дело в свои руки – на что при жизни он никогда не был способен. А еще – Перри. Перри просто-напросто растерянно плывет по течению и, пожалуй, настолько сбит с толку, что никакого особенного вреда в его случае не причинено, по крайней мере пока. Если только удастся вскорости вернуть Эмили домой, все будет в порядке.

Прошло два часа; Тед перечитывал романы, уже читанные раньше; сейчас он словно бы погружался в них глубже, отзывался более чутко и ощущал неведомую прежде радость, когда пометки на странице обретали в мире значение и смысл. Глория играла с Перри в настольные игры. Снаружи толпа киношников и репортеров слегка поредела. Тед включил телевизор: в новостях фигурировали и иные места планеты: комментаторы рассказывали о наводнениях в Малайзии, о торнадо в Алабаме, о футбольных матчах и взорванных небоскребах, однако то и дело возвращались к фасаду его дома.

Задребезжал телефон. Звонила Барби Бекер, голос ее звучал весело и бодро, как если бы ровным счетом ничего не произошло.

– Мы все уладили. Я объяснила службе защиты детей, что я сообщила о жестоком обращении с ребенком по чистому недоразумению, что я была не права и ужасно извиняюсь, так что Эмили можно вернуть родителям. Ну, не чудесно ли?

– То есть жалобу подали вы? – уточнил Тед.

– Что?

– Это вы подали жалобу? – Голос Теда звучал спокойно и ровно, ничем не выдавая обуревающей его ярости, и оттого – Тед это знал! – еще более угрожающе.

– Нет, не я, – сказала Барби Бекер. На одну-единственную краткую, смачную секунду ее ложь зависла в воздухе, точно статический заряд над проводом, но репортерша тут же вернулась к делу: – Ну так когда же нам продолжить?

– Можете приехать прямо сейчас, – проговорил Тед. – При условии, что моя дочь войдет в дверь первой.

– Уже едем. На сей раз вы действительно со мной поговорите, правда? – Прозвучало это так, словно при первой попытке взять интервью проблема заключалась именно в Теде.

– Я действительно поговорю с вами. Вы к этому готовы, мисс Бекер?

Вопрос ее озадачил. На несколько смачных секунд репортерша умолкла.

– Да, я готова.

Тед слышал все – как шуршат по дорожке перед домом чужие шаги, как дребезжат кинокамеры, как волочится по земле собранный в кольца шнур, но главное – как хрипло, с присвистом, дышит его дочь. Сейчас она уже не плакала, но плакала прежде, отсюда затрудненное дыхание. Рядом с ней или, может, чуть позади шагала Барби Бекер и объясняла ребенку, что ей ужасно жаль, что она вовсе не хотела разлучать девочку с семьей, и спрашивала, будет ли та «хорошо себя вести», как только все окажутся дома, приговаривая: «Мне позарез нужно взять интервью. Для меня это вопрос жизни и смерти. Может, попытаю удачи в одной из телесетей… Ох, да чего я с тобой разговариваю о серьезных вещах, ты ж еще ребенок!»

Как и было обещано, первой порог переступила Эмили. И опрометью бросилась к матери. Тед не стал ее удерживать; он в очередной раз осознал серьезность ситуации, когда девочка порывисто обняла брата – поступок совершенно не в ее духе. Следующей вошла Барби Бекер, осведомляясь, в силе ли их договоренность. Держалась она с раболепным подобострастием, без былой агрессивной напористости.

– Я страшно извиняюсь по поводу недоразумения, – проговорила она, на мгновение сжав руку Теда в ладонях – и столь же быстро ее выпустив. Судя по ее лицу, прикосновение к Теду не вызвало в репортерше ни удивления, ни неудовольствия – но руку она все же выронила. Тед шагнул вперед, поздоровался с Эмили, и девочка обняла его – все-таки обняла, правда, стараясь не дотрагиваться до его шеи и обнаженной кожи.

– О'кей, приступим, – объявила Барби Бекер. Она прошлась по ковру гостиной из конца в конец и в итоге заняла прежнее место на диване.

Тед устроился рядом с ней. К его рубашке прицепили микрофончик. От микрофона провод вел к специальному ящичку: звукооператор положил его на диванную подушку рядом с Тедовой ногой. А затем попросил Теда закрепить микрофон на рубашке двумя дюймами выше. Тед принялся возиться с микрофоном; Барби Бекер нагнулась ему помочь. Руки их соприкоснулись, – и перед глазами Теда вспыхнул один фрагмент из ее жизни.