Американская фантастика. Том 14 - [65]

— Мисс Кайндхендс, — обратился он по интеркому к своей секретарше, — отмените все мои встречи. Я нужен мистеру Лису.

С золотой пирамидой в руке он уверенно зашагал по сверкающему коридору к лифту.

— Тринадцатый, — произнес он.

Несмотря на то, что лифтеру с незапамятных времен было знакомо его лицо и пушистый твидовый костюм от Харриса, он в испуге замялся.

— Все в порядке, — успокоил его Джонатан и, повернув руку ладонью кверху, показал пропуск.

— Слушаюсь, сэр, — выдохнул лифтер. Эти два слова прозвучали подобно двум низким нежным нотам, которые мог бы выдохнуть из флейты музыкант.

Однако он тут же спохватился, закрыл бронзовую дверь и нажал кнопку.

— Четырнадцать лет или же их было шестнадцать? — пробормотал про себя Джонатан, и, хотя лифт уносил его вверх к власти и престижу, сам он стал спускаться по ярусам воспоминаний к своим первым дням в этом здании.

Он с улыбкой вспомнил, какие сомнения вызывали в нем лифты. Когда утро за утром они поднимали его на восьмой этаж в отдел рекламы, вопреки всякому здравому смыслу ему чудился в этом какой-то обман, ему казалось, что его везут не вверх, а вниз, вниз, в катакомбы, раскинувшиеся под гигантской ступенчатой пирамидой “Объединения”. Вспышки маленьких электрических лампочек, отмечавших первый, второй и третий этажи, не могли убедить его в том, что он едет вверх; кабина двигалась настолько плавно, что терялось всякое ощущение направления, и, когда бесшумно открывалась дверь, никто не мог бы сказать, где он находится. В бесконечную даль уходили длинные пустые коридоры, узкие, как шахтные галереи; в пластиковых панелях отражался струившийся из вделанных в потолок квадратов матового стекла свет. В здании нигде не было окон, и сияние, проникавшее сквозь стеклянные кирпичи, вполне могло исходить от искусно скрытых электрических ламп: ничем нельзя было доказать, что это дневной свет.

— Игра воображения, — одергивал себя Джонатан. — Мне повезло, мне невероятно повезло. Ведь мне только двадцать семь лет, а я уже здесь, в “Объединении”. За то, чтобы очутиться на моем месте, любой другой дал бы отсечь себе правую руку.

В настоящее время такие образные выражения он употреблял в своих рекламных статьях для привлечения большего числа читателей, но в прошлом он совершенно невинно пользовался ими для собственного удовольствия.

Он работал составителем объявлений в одном нью-йоркском рекламном агентстве, как вдруг однажды под вечер его вызвали к себе старшие компаньоны фирмы и сообщили, что его приглашает на работу почти легендарная компания в Миннесоте. Джонатану недвусмысленно дали понять, что, если он откажется предоставить свою ничтожную персону в распоряжение той фирмы, агентство может в дальнейшем счесть для себя затруднительным держать его на службе. Так же, как и прочие аналогичные учреждения. Итак, польщенный, но снедаемый сомнениями, словно юноша-ацтек, которого избрали для заклания на каменном алтаре, он сел в поезд, направлявшийся в Миннесоту, и, войдя в свое купе, нашел там шоколад и алые розы. О, в каком он был тогда смятении!

Да и первое впечатление от Л.Лестера Лиса отнюдь не подействовало на него успокаивающе. Звуконепроницаемый кабинет Лиса с окрашенными в светло-серый цвет стенами, со светло-серой мебелью, со стеклянным плафоном, испускавшим тусклое сияние, которое в равной степени могло быть, а могло и не быть солнечным светом, — этот кабинет чем-то смахивал на клубы густого тумана. И было трудно определить, где кончался туман и начинался сам Лис. У него был дымчатый цвет лица, волосы его можно было принять за алюминий, на котором сконденсировалась влага, его белые пальцы двигались по поверхности стола подобно маленьким призракам, а в голосе звучали ласковые печальные ноты низкого пароходного гудка, на много миль разносящегося над окутанным пеленой морем.

Прошло некоторое время, пока Джонатан привык к голосу Лиса и его удивительной способности к туманным иносказаниям.

— В чем будут заключаться мои служебные обязанности? — спросил он.

И Лис ответил, что служебные обязанности — это удел низших слоев общества, а слова существуют не для того, чтобы их употребляли неточно.

— Я хотел спросить, в чем будет заключаться мой труд? — поправился Джонатан.

И в ответ Лис сказал следующее:

— Труд! Ах, труд! Это труд сделал отцов нашей нации гигантами. Это труд сделал Америку тем, чем она является ныне, — светочем и маяком обуреваемого тревогами мира. Люди слабеют, им нужна защита. Ах, лучшая защита, единственная защита — это труд.

Джонатан сделал третью попытку. И на этот раз Лис ответил так:

— Какую вы будете рекламировать продукцию? Мой мальчик, “Объединение” не выпускает никакой продукции. Вернее сказать, “Объединение” создает и совершенствует полуфабрикаты, которые в условиях свободы инициативы дают возможность мелким предпринимателям в одном случае украсить, в другом — улучшить некоторые виды продукции во имя максимальной выгоды потребителя — Мистера и Миссис Америки. Вашей темой будет само “Объединение”. Я вызвал вас потому, что у вас тонкое чутье к словам. На меня произвел глубочайшее впечатление ваш заголовок к рекламе дробовика — “Юноша и его собака”. И та маленькая заметка, которую вы написали для фабриканта пеленок. Как вы ее озаглавили? “Младенцы — это упавшие звезды”. Вы должны дать мне для “Объединения” именно такие слова. Дайте мне патриотизм, дружбу, благородство, любовь…