Американха - [51]

— Почему запикали слово «негритос»?

По классу ветерком прошелестел всеобщий вздох.

— Ну, это запись с телевизора, и я среди прочего хотела обсудить с вами, как мы представляем историю в массовой культуре, а слово на «н» — безусловно, важная часть этого разговора, — сказала профессор Мур.

— Я не улавливаю смысла, — продолжил уверенный голос.

Ифемелу обернулась. У девушки были естественные волосы, подстриженные коротко, «под мальчика», миловидное лицо с широким лбом, сухопарое, оно напомнило Ифемелу восточных африканцев, вечно выигрывавших по телевизору забеги на длинные дистанции.

— Ну то есть слово «негритос», оно существует. Люди его употребляют. Это часть Америки. Оно причинило людям много боли, и, на мой взгляд, это оскорбительно — запикивать его.

— Так, — произнесла профессор Мур, озираясь, словно призывая помощь.

Помощь пришла в виде сиплого голоса из середки класса.

— Да из-за боли, которое это слово причинило, его и не следует употреблять! — «Не следует» едко пронизало воздух: говорившая — девушка-афроамериканка в бамбуковых сережках-кольцах.

— Дело в том, что всякий раз, произнося его, мы раним афроамериканцев, — добавил бледный косматый юноша из первого ряда.

Ифемелу подняла руку — в голове засел Фолкнеров «Свет в августе», который она только что прочла.

— Я не считаю, что это всегда болезненно. Думаю, все зависит от намерения — и от того, кто говорит.

Девушка рядом с ней, лицо покраснело, выкрикнула:

— Нет! Слово одинаково, от кого бы ни исходило.

— Чепуха. — Вновь уверенный голос. Голос бесстрашный. — Моя мама лупит меня палкой или чужой человек — не одно и то же.

Ифемелу глянула на профессора Мур — проверить, как та отнеслась к слову «чепуха». Профессор Мур, кажется, не заметила: ее черты смерзлись от ужаса в насмешливую улыбку.

— Я согласна: не то же самое, когда это слово употребляют афроамериканцы, но не считаю, что его стоит использовать в кино, поскольку тогда люди, которым его употреблять не следует, станут, а это заденет чувства других людей, — произнесла светлокожая афроамериканка, последняя из четверых черных в классе, в свитере болезненного оттенка фуксии.

— Но это же все равно что отрицание. Если его употребляли вот так, следует так же представлять его и теперь. Оно же не исчезнет, если его прятать. — Вновь уверенный голос.

— Ну, кабы вы нас не продавали, мы бы сейчас об этом вообще не разговаривали, — сказала сиплая афроамериканка вполголоса, но ее тем не менее услышали.

Класс заволокло безмолвием. И еще раз этот голос.

— Простите, но даже если б ни единого африканца не продали другие африканцы, трансатлантическая работорговля все равно происходила бы. Это европейское предпринимательство. Это европейцы набирали рабочую силу для своих плантаций.

Профессор Мур встряла тихонечко:

— Хорошо, давайте поговорим о том, как историей жертвуют ради развлечения.

После занятия Ифемелу и уверенный голос направились друг к другу.

— Привет. Я Вамбуи. Из Кении. А ты из Нигерии, да? — Она производила устрашающее впечатление: человек, занятый исправлением в этом мире всех и вся.

— Да. Зовут Ифемелу.

Они пожали друг другу руки. В ближайшие недели у них завяжется крепкая дружба. Вамбуи была президентом Ассоциации африканских студентов.

— Ты про ААС не слышала? Приходи на ближайшее собрание в четверг, — сказала она.

Собрания проводили в подвале Уортон-холла, в комнате без окон, с резким светом; бумажные тарелки, коробки с пиццей и бутылки с газировкой громоздились на металлическом столе, складные стулья расставлены рыхлым полукругом. Нигерийцы, угандцы, кенийцы, ганцы, южноафриканцы, танзанийцы, зимбабвийцы, один конголезец и один гвинеец болтали и подначивали друг дружку, разнообразные акценты — путаница утешительных звуков. Они пародировали американцев: «Так хорошо по-английски говоришь», «Насколько все плохо у вас в стране со СПИДом?», «Как это печально, что людям в Африке приходится жить на доллар в день или меньше». Они же насмехались и над Африкой, обменивались байками о бессмыслице, тупости — и имели право: эта насмешка — от тоски, от мучительного желания увидеть, как родные места вновь оздоровятся. Здесь Ифемелу ощутила внутри мягкое, зыбкое обновление. Здесь ей не нужно было объясняться.

* * *

Вамбуи сообщила всем, что Ифемелу ищет работу. Дороти, девочка-угандка с длинными косами, работала официанткой в Центральном городе, она сказала, что у нее в ресторане есть вакансии. Но сперва Мвомбеки, танзаниец, учившийся сразу по двум специальностям — инженерия и политология, просмотрел резюме Ифемелу и предложил выкинуть три года учебы в университете в Нигерии: американским нанимателям не нравится, когда работники низшего звена слишком образованны. Мвомбеки напомнил ей Обинзе — непринужденностью, спокойной силой. На собраниях он всех веселил.

— Начальное образование я получил благодаря социализму Ньерере, — говаривал Мвомбеки. — Иначе сидел бы сейчас в Даре,[102] вырезал уродливых жирафов для туристов. — Когда к ААС присоединились двое новеньких, из Ганы и из Нигерии, Мвомбеки обратился к ним с вводной речью, как он это назвал: — Пожалуйста, не ходите в «К-Март» и не покупайте там двадцать пар джинсов только потому, что они стоят по пять долларов. Джинсы никуда не денутся. Они будут в «К-Марте» и завтра, еще дешевле. Вы в Америке, горячей еды на обед тут не ждите. Эту африканскую привычку необходимо забыть. Оказываясь в гостях у американца при деньгах, приготовьтесь к экскурсии по дому. Выбросьте из головы, что дома ваш отец устроил бы истерику, попробуй кто-нибудь приблизиться к его спальне. Мы все знаем, что дальше гостиной — никаких экскурсий, ну туалет еще, если совсем уж необходимо. Но вас я прошу улыбаться и идти за хозяином-американцем на осмотр дома — и не забывайте приговаривать, как вам все тут нравится. И не надо поражаться, до чего в американских парочках люди привольно друг друга трогают. В очереди в столовой девушка может гладить молодого человека по руке, молодой человек может обнять девушку за плечи, а еще они потирают друг другу плечи и всяко мур-мур-мур, но вы уж, пожалуйста, подобное за ними не повторяйте.