Американец - [91]

— Здесь что-то произошло? — не садясь, спросил Ньюмен.

— Сейчас самый удобный момент меня навестить, — повторила она. — Двое джентльменов — один из них месье де Беллегард, удовольствием познакомиться с которым я обязана вам, — обменялись любезностями из-за вашей покорной слуги. И должна сказать, очень дерзкими любезностями. Придется им теперь скрестить шпаги, без этого не обойтись. Подумайте только, дуэль! Вот я и прославлюсь, — и мадемуазель Ниош захлопала в ладоши. — C’est ça qui pose une femme![126]

— Уж не хотите ли вы сказать, что Беллегард будет драться из-за вас? — с возмущением воскликнул Ньюмен.

— Вот именно, — и она посмотрела на него с вызывающей улыбкой. — Ах, где же ваша галантность? И если вы помешаете им, я затаю на вас обиду и жестоко отплачу.

Ньюмен в сердцах выругался: его гнев вылился в односложное «О!», которое он сопроводил неким географическим или, точнее, теологическим понятием из четырех букв,[127] но мы предпочтем не приводить его на этих страницах. Не заботясь более о впечатлении, которое он произвел на особу в розовом платье, Ньюмен круто повернулся и вышел из ложи. В коридоре он столкнулся с шедшими ему навстречу Валентином и его собеседником. Последний прятал в карман жилета визитную карточку. Ревнивый почитатель мадемуазель Ниош был высоким крепким молодцом с мясистым носом и голубыми глазами навыкат; в его физиономии чувствовалось что-то тевтонское, а грудь украшала массивная цепочка от часов. Когда они подошли ко входу в ложу, Валентин подчеркнуто поклонился, предлагая своему сопернику пройти первым. Ньюмен дотронулся до локтя графа, давая понять, что хотел бы с ним поговорить. Беллегард ответил, что присоединится к нему через минуту. Он прошел в ложу вслед за краснолицым здоровяком, но спустя несколько минут вернулся в коридор, широко улыбаясь.

— Она невероятно польщена, — сообщил он. — Говорит, что мы устроим ее судьбу. Не хочу заниматься пророчествами, но вполне возможно, так и будет.

— Значит, вы собираетесь драться? — воскликнул Ньюмен.

— Дорогой мой, не смотрите на меня с таким отвращением. Решал не я. Обо всем уже договорено.

— Я вас предупреждал, — простонал Ньюмен.

— А я предупредил его, — улыбнулся в ответ Валентин.

— Чем он вам досадил?

— Неважно, мой друг. Он употребил некое выражение, я к нему придрался.

— Но я настаиваю! Вы должны мне рассказать! Как ваш зять, как старший, я не могу допустить, чтобы вы действовали очертя голову из-за какой-то ерунды.

— Очень вам признателен, — сказал Валентин. — Мне нечего скрывать. Но сейчас не время и не место вдаваться в подробности.

— Тогда найдем другое место. Мы можем уйти из театра.

— Нет, зачем же? С какой стати нам уходить? Я пройду на свое место и дослушаю оперу.

— Все равно вы не получите удовольствия: ваши мысли будут заняты другим.

Валентин посмотрел на Ньюмена, слегка покраснел, улыбнулся и похлопал его по руке.

— О, вы очаровательно простодушны! Перед дуэлью мужчине положено сохранять хладнокровие. Как иначе доказать, что я совершенно спокоен? Занять свое место в партере.

— Ага! — воскликнул Ньюмен. — Хотите, чтобы она вас увидела? Увидела, как вы спокойны! Не такой уж я простак — понимаю. Только это глупо.

Но Валентин остался, и оба приятеля, каждый на своем месте, просидели до конца представления, которым наслаждалась также и мадемуазель Ниош со своим свирепым поклонником. Когда опера окончилась, Ньюмен подождал Валентина и на улицу они вышли вместе. На предложение нашего героя подвезти молодого графа в своем экипаже тот покачал головой и остановился на краю тротуара.

— Нет, я поеду один, — сказал он. — Мне надо заглянуть кое к кому из друзей и просить их взять на себя заботу о моем деле.

— Я возьму это на себя, — объявил Ньюмен. — Доверьтесь мне.

— Спасибо большое, вы очень добры, но вряд ли это возможно. Во-первых, как вы только что сказали, вы почти мой зять, вы женитесь на моей сестре. Уже поэтому вы не годитесь. Ваша беспристрастность будет подвергнута сомнению. А если даже не будет, довольно и того, что я не могу вам доверять — ведь вы не одобряете нашу дуэль. Вы постараетесь, чтобы она не состоялась.

— Разумеется, — согласился Ньюмен. — Надеюсь, и друзья ваши, кто бы они ни были, тоже воспрепятствуют этому безумству.

— Безусловно! Они будут настаивать, чтобы мы обменялись извинениями по всей форме. Но вы слишком великодушны. Вы не годитесь.

Ньюмен ничего не ответил, он был до глубины души расстроен, однако видел, что противодействовать бесполезно.

— И когда же состоится этот блестящий спектакль?

— Чем скорее, тем лучше, — ответил Валентин. — Надеюсь, послезавтра.

— Что ж! — вздохнул Ньюмен. — Полагаю, я имею право узнать, что же все-таки произошло. Я не согласен оставаться в неведении.

— Да я расскажу вам все с превеликим удовольствием, — отозвался Валентин. — Дело очень простое и уложится в двух словах, но сейчас мне во что бы то ни стало надо отыскать кого-нибудь из моих друзей. Я найму экипаж, а вы поезжайте ко мне и ждите. Я вернусь самое позднее через час.

Ньюмен скрепя сердце согласился и, расставшись с Валентином, отправился на Рю-д’Анжу в уютную квартирку своего друга. Прошло более часа, прежде чем вернулся Валентин, но зато он с удовлетворением объявил, что застал одного из нужных ему людей и тот взялся разыскать второго. Дожидаясь Валентина, Ньюмен сидел, не зажигая огня, у догорающего камина, куда подкинул полено, и пляшущее пламя отбрасывало на стены заставленной тесной гостиной причудливые отблески и тени. Он молча выслушал рассказ Валентина о том, что, собственно, произошло между ним и джентльменом, чья визитная карточка была спрятана в кармане у графа, — месье Станисласом Каппом из Страсбурга — после того, как граф вернулся в ложу мадемуазель Ниош. Оказывается, гостеприимная мадемуазель Ниош, высмотрев в другом конце зрительного зала какого-то своего знакомого, посетовала на его неучтивость, поскольку он не спешил засвидетельствовать ей свое почтение.