Американец - [87]

венчали бриллианты и бледные розы. Молодая особа рассматривала публику и с хорошо отработанной грацией обмахивалась веером. Когда веер был опущен, Ньюмен увидел полные белые плечи и край розового платья. Рядом с молодой особой, низко склонившись над ее белыми плечами, сидел молодой человек с очень красным лицом в очень низком воротничке и что-то серьезно ей нашептывал, хотя она, по всей видимости, уделяла говорившему мало внимания. Ньюмену понадобилось немного времени, чтобы убедиться — хорошенькая молодая особа была Ноэми Ниош. Он пристально вгляделся в глубину ложи, рассчитывая, что Ноэми сопровождает ее отец, но, насколько смог рассмотреть, других слушателей у молодого человека с красным лицом не имелось. В конце концов Ньюмен двинулся к выходу из зала, и ему пришлось пройти под ложей бенуара, где сидела мадемуазель Ноэми. Увидев его, она кивнула и заулыбалась, при этом ее улыбка, казалось, давала понять, что она осталась прежней добросердечной девушкой, хотя и взлетела на столь завидную высоту. Ньюмен прошел в фойе и, пересекая его, вдруг остановился возле сидящего на диване джентльмена. Джентльмен этот, судя по всему, был погружен в раздумья мрачного свойства, он уперся руками в колени, склонился вперед и глядел в пол. Но, даже не видя лица печального джентльмена, Ньюмен его узнал и тотчас опустился рядом на диван. В этот момент тот поднял глаза, и Ньюмен увидел знакомые выразительные черты Валентина де Беллегарда.

— О чем это вы так упорно размышляете? — спросил Ньюмен.

— О том, о чем иначе размышлять нельзя, — ответил Валентин. — О моей беспросветной глупости.

— Что же случилось?

— Случилось то, что я снова чувствую себя разумным человеком, а ведь был на волосок от того, чтобы отнестись к этой девице au serieux.[120]

— Вы имеете в виду молодую особу в розовом платье, сидящую в ложе бенуара?

— А вы заметили, какой у этого розового платья роскошный оттенок? — вместо ответа спросил Валентин. — Он придает ее коже молочную белизну.

— Белая у нее кожа или черная, мне все равно. Надеюсь, вы у нее больше не бываете?

— Господи Боже, почему же? Почему бы мне к ней не ездить? Я изменился, но она-то нет! — объяснил Валентин. — Я убедился, что она не что иное, как маленькая вульгарная интриганка. Но забавна она не менее, чем раньше, а чем-то забавляться каждому надо!

— И прекрасно. Я рад, что вы поняли, какова она на самом деле, — ответил Ньюмен. — Надеюсь, вы выкинули из головы все те панегирики, которые пели ей недавно. Вы ведь сравнивали ее не то с сапфиром, не то с топазом или аметистом, — словом, с каким-то драгоценным камнем, дай Бог памяти, с каким?

— Не помню, — ответил Валентин, — быть может, с карбункулом! Но больше ей не удастся водить меня вокруг пальца. Ей не хватает подлинного обаяния. Ужасно глупо заблуждаться насчет особы такого сорта.

— Поздравляю! — воскликнул Ньюмен. — Поздравляю с тем, что с ваших глаз упала пелена. Это большая победа, вы должны чувствовать себя гораздо лучше.

— Да, я чувствую себя совсем по-другому, — весело вскричал Валентин, но тут же осекся и искоса посмотрел на Ньюмена. — Уж не смеетесь ли вы надо мной? Не будь вы членом нашей семьи, я мог бы оскорбиться.

— Да что вы! Какой я член семьи — до этого мне еще далеко! И от того, чтобы смеяться над вами, я тоже далек. Вы вызываете у меня досаду! Вы, такой умный, с такими прекрасными задатками, тратите время и портите себе нервы из-за предмета, явно второсортного. Подумать только, убиваться из-за мисс Ниош! По-моему, это просто глупо. Вы утверждаете, что перестали смотреть на нее серьезно — да раз вы вообще на нее смотрите, значит, дело по-прежнему серьезно.

Валентин круто повернулся к Ньюмену и, сморщив нос, уставился на него, потирая колени.

— Vous parlez d’or![121] Но какие у нее восхитительные руки! Поверите ли, я до сегодняшнего вечера этого не замечал.

— Тем не менее не забывайте, что она — вульгарная маленькая интриганка, — напомнил Ньюмен.

— Да, на днях она поступила скверно. Прямо в лицо наговорила грубостей родному отцу, да еще при мне. Вот уж дурной тон! Я от нее этого никак не ожидал, ушам своим не мог поверить. Она меня разочаровала.

— Отец для нее все равно что половик у двери, — ответил Ньюмен. — Я это сразу понял, как только увидел их вдвоем.

— Ну, это их дело, пусть себе думает о старом попрошайке, что ей угодно. Но обзывать его бранными словами — низко! Это меня просто убило! И все из-за какой-то плоеной нижней юбки, которую бедняга забыл взять у прачки, — ему было поручено столь почетное задание. Мадемуазель Ниош чуть уши старику не надрала. А он стоял, пялил на нее свои бессмысленные глазки и поглаживал полой сюртука старую шляпу. Потом вдруг повернулся и, не говоря ни слова, ушел. Я заметил ей, что так разговаривать с отцом могут лишь очень дурно воспитанные люди. И получил в ответ, что она будет весьма признательна, если я всякий раз буду указывать ей на недостатки ее воспитания, ведь в безукоризненности моего она не сомневается. Тогда я сказал, что не моя забота способствовать улучшению ее манер, тем более она уже, судя по всему, выработала их окончательно, следуя «наилучшим» образцам. Она меня сильно разочаровала. Но ничего! Я с этим справлюсь, — весело заключил Валентин.