Америка — справа и слева - [10]
Воцарилось молчание.
— Хватит! — вдруг рявкнул мистер Уайт. — Хватит, мать, об этом, если не хочешь, чтоб я сошел с ума.
— А что нового в мире? — спросил Вашингтонец, пытаясь изменить тему разговора.
Хозяин махнул рукой.
— То же, что и вчера. Отдохните лучше с дороги. Посмотрите телевизор. В ваших комнатах он цветной.
Ну что ж, телевизор так телевизор. Один из нас повернул выключатель и испуганно отдернул руку: на экране бушевал пожар. Яркое пламя, казалось, вот-вот вырвется из гудящего ящика и опалит все вокруг. Комната наполнилась воплями вьетнамских женщин, ищущих в пламени своих детей. Но вот пожар исчез, и вместо него с экрана полетели в нас красно-белые блики вертушек полицейских машин, и ядреные полицейские дубинки с глухим стуком и хрустом пошли гулять по спинам, головам, ключицам негров. Человеческая кровь полилась по экрану, и нам показалось, что она сейчас выплеснется на ковер нашей комнаты.
Но вот исчезла и кровь. Мы увидели старинный парк, опаленный пламенем «индейского лета», зеленую лужайку перед Белым домом, фонтан, чугунную решетку и дряхлого старика с плакатом на груди: «Верните наших сыновей из Вьетнама».
День кончился. Телевизионные летописцы подводили итоги.
СТАРИК ЧИКАГО
Город Чикаго заблаговременно выслал свои визитные карточки. Вокруг виднелись кукурузные поля и в огражденных квадратиках лугов паслись буренки, а по дорогам уже завертелись стрелки указателей: «Чикаго-Уэст», «Чикаго-Ист», «Чикаго-Луп»…
Город, которого еще не было видно, перестраивал машины в новые порядки. Направо и налево к заводским районам и строительным площадкам стали сворачивать траки — огромные грузовики, похожие на самоходные пульмановские вагоны. А постройки фермеров уже уступали место приземистым складским помещениям, прокопченным мастерским, разгрузочным площадкам, гаражам.
Дорога в Чикаго-Луп, деловую часть города, обходила предместья с востока. Она шла по прорубленному бетонному ущелью, ныряла под автомобильные мосты, под переплетения железнодорожных путей и вдруг выбежала к самому берегу озера Мичиган. И тут же поверх зелени скверов мы увидели башни небоскребов. Это было восхитительное зрелище. Небоскребы так легко и просто уходили в небо, что казались нарисованными искусной рукой декоратора на театральном заднике. В затылок одним небоскребам толпились другие. Они старались привстать на цыпочки и через головы счастливцев, захвативших первый парадный ряд, тоже увидеть прекрасное озеро, покрытое белыми облачками яхт.
Домам было тесно. Два шестидесятиэтажных небоскреба-близнеца, издалека похожие на кукурузные початки, не найдя себе пристанища на земле, спрыгнули в воду. Радуясь своей догадливости, они тут же стали извлекать выгоду из своего земноводного положения. Кукурузные початки выбросили причалы, у которых швартовались легкие прогулочные теплоходы с обалдевшими туристами.
Залитое солнечным светом Мичиган-авеню упиралось в многоэтажное здание страховой компании. Поток машин умерил свой бег, свернул налево и заметался между небоскребами. Стало темно и мокро. Нельзя было понять, пошел ли дождь или это остатки вчерашнего ливня стекают каплями с плоских крыш. Мы ехали узкими улицами-пещерами, где не растет ни единого деревца, куда вот уже полвека не заглядывает луч солнца. Очарование небоскребами быстро проходило» Хотелось остановить первого же прохожего и спросить его:
— Скажи нам, человек, как тебе живется здесь, среди всех этих невообразимых квадратов, кубов и пирамид? Стал ли ты свободней, крепче, уверенней? Или, наоборот, рядом с каменными коробками, закрывшими от тебя солнце и небо, ты почувствовал себя маленьким, беспомощным муравьем?
Но прохожим некогда было отвечать на вопросы. Оглушительно свистя, по стальной эстакаде, ставшей вторым этажом над улицами, проносились вагоны надземки. Спертый воздух вырывался из вентиляционных труб старенького, заплеванного метро. Люди бежали по тротуарам, приняв тот бешеный спринтерский темп, который предложил им семимиллионный город.
На мостовых было еще теснее, чем на тротуарах. Машины, точно слепые котята, тыкались в разные стороны, и, не находя выхода, отчаянно фыркали, и выпускали едкие шлейфы дыма.
Наверное, было бы разумней отдать город на три дня на разграбление варварам, чем навечно пускать сюда расплодившееся до невероятных размеров и потерявшее всякое управление разнокопытное автомобильное стадо. Можно сказать, Чикаго возникал дважды: сначала его строили для людей, а потом перестраивали для автомобиля. Людей загоняли под землю, на переходные мосты, чтобы дать простор автомобилю.
Жителей лишали крова, чтобы на месте их домов построить многоэтажные автомобильные парки.
Парк — это та же вокзальная камера хранения с той лишь разницей, что сюда сдаются не чемоданы, а автомобили. Владелец машины передает ее служителю парка, а тот ставит автомобиль на соответствующую полочку соответствующего сусека соответствующего подземного или наземного этажа. Даже если вы явитесь за своей машиной _ через минуту, вам нужно будет затратить полчаса, чтобы получить ее назад.
Мы оставили машину в парке и отправились по городу. Рядом с парком помещался автобанк (все для автомобиля!), куда клиенты въезжали прямо на машинах и, не вставая с сидений, совершали все необходимые денежные операции. У въезда в автобанк стоял неопрятный старик и держал в руках листовки, отпечатанные «обществом Джона Бёрча». Всего за пятнадцать центов он брался объяснить, что такое мировой коммунизм и как с ним бороться. Иногда бёрчист пытался бежать за прохожими. Прохожие листовок не покупали.
