Америка, Россия и Я - [15]

— Я грек по происхождению, мои родители из Греции, — сказал мэр, интересуясь:

— А есть ли греки в Ленинграде?

— Греки у нас тоже были.

«Так мало нынче греков в Ленинграде, да и вообще вне Греции их мало.»

К нашему дому нужно было пробираться по мосткам, проложенным через пустырь с грязью, с кучами извести и щебня; и если оступишься, то окажешься в сырой и мокрой жиже, в мокром неприглядном состоянии, поэтому нужно было ходить гуськом и осторожно…

Одинокие и сгущённые кучки специальных людей, поджидавших мэра то там, то тут, аккуратно смотрящие и пристально наблюдающие, чтобы никто не плюхнулся с мостков в окружающую грязь, вызывали у мэра, как он выразился, «страсть к приключениям». Он чувствовал себя как Джеймс Бонд в роскошном фильме. Ему объяснили, что у нас каждый так может: не ощущать себя забытым, заброшенным, одиноким; всегда найдутся люди, за тобой следующие и слушающие тебя, и дело до тебя всегда есть. Одно удовольствие для тех, кто любит быть на виду.

Наслаждаясь предложенной ему честью — ролью Джеймса Бонда, — мэр наблюдал, как следующие за ним ребята тоже с удовольствием делали своё дело, — и статисты, и режиссёры, — получая столько интересных впечатлений от встреч с писателями, не назову фамилий! С художниками — тоже не назову! Никого не буду называть на бумаге.

Сколько диалогов и сколько дискуссий! Одна из лучших школ для писателей — прислушиваться, приглядываться, присматриваться. Я просилась к ним на работу, но меня не взяли (потом расскажу, как), и мне остаётся только догадываться, о чём говорят другие люди, — фактического материала нет.

А как бы хотелось заглянуть туда, в стотомные записи! Какие там тома, романы, драмы, откровенья!

Присланная американская статья про визит была кургузая — американцам не угнаться за нашими летописцами. У американцев другие интересы: вместо человека у них — доллар! А нам человека подавай! Душу! Со всеми её отклонениями!

Расписывая обед, американская статья отмечала, что он был неплохой. Я же думаю, что мэр в жизни не ел такого обеда! Настоящие белые грибы из‑под ёлок, из дубравы, в соусе из сметаны, с мясом барашка и грузинской кинзой; тающая во рту селёдка, покрытая таким богатым, тончайшим покрывалом, собранным из закромов и сусеков от всех соседей! А огурец? Таких огурцов не нюхали никогда в Америке, с таким запахом, что и не описать! Конечно, бутылку виски мэр сам принёс, и в статье было специально отмечено, что «бутылка была куплена мэром за 12 долларов в валютном магазине». Упоминание про доллары не прибавляло вкуса обеду.

Квартира наша называлась маленькой — самая большая из всех доступных кооперативных квартир города Ленинграда: три громадных комнаты плюс большая кухня, коридор, и ванная с отдельным туалетом, — и «немеблированная, но украшенная картинами». (Забегая вперёд, скажу, что у мэра в его резиденции ни одной картины не висело — господа американцы отстают от нас по украшению стен!) Но утешило меня в статье то, что мы были названы «брильянт пипл»: так много всего знают, сидят за одним столом, общение тёплое, говорят на такие абстрактные темы, остроумные… всё знают про Америку, про стихи, про Сиракузы. Конечно, всё про Яшу, но мне тоже хочется чем‑то погордиться, по крайней мере я могу поделиться секретом, как быть «брильянтом» — слово понравилось — «брильянт»: — не издавать ни единого звука, улыбаться, подносить и уносить. Возможно, я никогда не научусь говорить по–английски!

Конечно, американские журналисты и мэр не могли ничего разузнать и расписать все тайные приготовления обеда — предобедья; восхититься правилами нашего общежития. Завидовали бы, описывая наше единение на бездолларовой почве — виски можно украсить обед, купив их, а как без долларов приобрести огурец? На какой почве вырастают такие огурцы?

Каким образом у нас появился мэр?

Во всём мире поднялась мода на разыскивание корней: кто в Америке их стал отыскивать, кто в России, кто в Палестине, кто в Новой Зеландии. Все бросились на поиски. Мир охватила родословная лихорадка.

Яшин отец, Аарон Яковлевич, тоже захотел раскопать–обнаружить свои корни, прижившиеся где‑то в Америке. Выйдя на пенсию, он вспомнил, что знает настоящий еврейский библейский язык — иврит, и стал писать на нём статьи в как бы еврейский журнал «Советская Родина». Даже я прочла одну его статью про сосланного в Алма–Ату еврейского скульптора Иткинда, восхитившую всё ивритскоговорящее население земного шара своими изысканнейшими оборотами. Письма восторженных людей стали поступать к нему тоннами из всех стран, где есть знающие евреи, — никто не мог поверить: как в условиях языкового опустошения где‑то теплился чистейший библейский язык? И Аарон попросил одну свою поклонницу из Америки дать объявление в еврейских американских газетах о розыске своих двух братьев, уехавших через Румынию сразу после революции, таких‑то, таких‑то…

Некоторое время спустя раздаётся звонок из Америки:

— Можно разговаривать с господином Виньковецким?

— Только с другой стороны океана возможно услышать такое обращение — господин Виньковецкий! — сказал Яша и, взяв трубку, услышал голос никогда не виданного кузена, родившегося в Америке от старшего брата Аарона, давно умершего, но много об оставленных родных в России рассказывавшего.