Америка. Глазами русского ковбоя - [34]

С трудом отвязавшись от журналистов, я потянулся по бесконечным пригородам и был вознагражден, сфотографировав похоронный дом под названием «Свобода». В поселке Новый Берлин свернул на проселочную дорогу и приехал на ферму Марка и Памелы Керкликар. Они недавно закончили колледж в Джэксонвилле и преподавали музыку в местной школе.

Лошади – хобби Памелы, и она неоспоримый глава семьи, где Марк имеет слово только согласительное. Такие мужья у нас называются «тыбиками», и пошло это от выражения: «Ты бы (Ваня, Коля, Петя) пошел бы и сделал бы то, то и то». Еще их называют «подкаблучниками». Вот к этому разряду я определенно себя не отношу, наверное, поэтому и живу один.

Ванечка получил все, что ему было нужно. Памела приказала мне заниматься другими делами и сама поила, кормила и чистила Ваню. А я не очень и возражал. Пригласил Марка в телегу тяпнуть рюмку водки, он совратился с явным удовольствием.

Проезжавшая мимо фермерша Катлина Ловиг остановилась поговорить с нами и угостить домашним печеньем. На поясе у нее был переносной телефон, по которому она держала связь с мужем, пахавшим в пяти километрах отсюда. Он попросил приехать за ним через час, а пока было время, я расспросил Катлину о фермерских делах. Она рассказала, что в этих краях около 40 % фермеров не имеют своей земли и арендуют ее у хозяев, живущих в других городах или странах. Ферма может приносить прибыль только в том случае, если обрабатывается не меньше 400 гектаров и не применяется наемная рабочая сила.

Земли здесь черноземные, и фермеры используют все современные достижения агрономии, чтобы сохранить их плодородие. К примеру, уже многие годы здесь применяют безотвальную вспашку, а у нас в России все еще ее внедряют.

Хозяева договорились с Джэйем Петерсоном, профессором музыки в Джексонвилле, о моей следующей остановке у него. Лошадь я мог оставить на конюшне Джуди Вильямс, приятельницы Памелы.

Подъезжая к городу, я увидел раскинувшийся на несколько гектаров тюремный комплекс, окруженный металлической сеткой с колючей проволокой, со сторожевыми башнями по углам. На обочине дороги выставлен был знак – предупреждение проезжающим: «Не подсаживай людей, путешествующих автостопом». Оно и понятно, откуда у сбежавшего зэка своя машина возьмется.

Этот лозунг был излишним, поскольку и так уже мног о лет автостопщиков никто не подсаживает. Но мне попалось описание путешествия по Америке летом 1947 года тридцатисемилетнего Гумберта и его обожаемой двенадцатилетней любовницы-нимфетки. Владимир Набоков в «Лолите» романтизировал содомский грех героя и придал ему светский лоск. Мне кажется, своего героя он частично списал с величайшего любовника, шулера и шпиона XVII века Казановы, который не брезговал ни девочками двенадцати лет, ни куртизанками после сорока, награждая их походя всеми накопившимися венерическими болезнями. Этот доносчик инквизиции с 1771 по 1781 год, приехав в Санкт-Петербург, купил за 100 рублей в Екатерингофе дочку крестьянина, тринадцати лет от роду, и, назвав Заирой, пользовал ее с полгода. Потерпев крах в обольщении Екатерины II, он решил перебраться в Польшу, а малолетку перепродать за 200 рублей своему соотечественнику и нашему знаменитому архитектору Антонио Ринальди, достигшему к тому времени почтенных семидесяти лет. Так что создатель Мраморного дворца в Петербурге и архитектурных комплексов в Ораниенбауме, Гатчине и Царском Селе тоже черпал вдохновение и энергию от русских нимфеток.

Набоков соединил в своем герое жажду недостижимой любви с жаждой странствий, а талант великого писателя позволил ему показать Америку тех лет, когда голосовать на дорогах было в порядке вещей. Слово об этом виртуозу слова:

«Нам стал знаком странный человеческий придорожник, «Гитчгайкер», Homo pollex ученых, ждущий, чтобы его подобрала попутная машина, и его многие подвиды и раз новидности: скромный солдатик, одетый с иголочки, спокойно сознающий прогонную выгоду защитного цвета формы; школьник, желающий проехать два квартала; убийца, желающий проехать две тысячи миль; таинственный, нервный пожилой господин с новеньким чемоданом, подстриженными усами; тройка оптимистических мексиканцев; студент, выставляющий напоказ следы каникулярной черной работы столь же гордо, как имя знаменитого университета, вытканное на его фуфайке; безнадежная дама в непоправимо испортившемся автомобиле; бескровные, чеканно очерченные лица, глянцевитые волосы и бегающие глаза молодых негодяев в крикливых одеждах, энергично, чуть ли не приапически выставляющих напряженный палец, чтобы соблазнить одинокую женщину или сумеречного коммивояжера, страдающего прихотливым извращением.

– Ах, подберем непременно! – часто умоляла Лолита, потирая друг о дружку ей одной свойственным движением голые коленки, когда какой-нибудь особенно отталкивающий экземпляр Homo pollex, мужчина моих лет и столь же широкий в плечах, c Face a claques безработного актера, шел, оборотясь к нам и пятясь, прямо перед нашим автомобилем.

О, мне приходилось очень зорко присматривать за Лолитой, маленькой млеющей Лолитой! Благодаря, может быть, ежедневной любовной зарядке, она излучала, несмотря на очень детскую наружность, неизъяснимо-томное свечение, приводившее гаражистов, туристов, хамов в роскошных машинах, терракотовых идиотов у синькой крашенных бассейнов в состояние припадочной похотливости, которая бы льстила моему самолюбию, если бы не обостряла мою ревность».