Америка - [13]

Шрифт
Интервал

6. Корабельные братья и сестры

Через несколько дней семья была уже на корабле, покачивавшемся на водах великого океана. Судно еще не отчалило и стояло в гавани. Междупалубных пассажиров посадили за день до отплытия. Целый день на борту царила невероятная сутолока; размещались люди разных национальностей, преимущественно украинские крестьяне. Вокруг кричали на разных языках, и Хана-Лея словно тонула в несмолкаемом шуме. Она с детьми шла следом за всеми. Небольшой катер доставил их к громадному кораблю. Океана Хана-Лея не видела, потому что боялась смотреть на воду, и во всем полагалась на милость Божью. Целый день кричали люди, пытаясь друг друга разыскать; под ногами валялись узлы. Хану-Лею провели через трюм, низом корабля; она взяла Иоселе на руки и пошла следом за проводником, не боясь и полагаясь на Господа Бога. Наконец ей указали на сенник, лежавший в углу среди множества других, и Хана-Лея с детьми уселись на нем, забившись в угол и не решаясь двинуться с места. Только теперь она почувствовала страх перед необъятным простором океана, хотя так и не увидела его — судно по-прежнему стояло в гавани.

Между тем окружающая обстановка постепенно становилась спокойнее: рядом послышалась еврейская речь, и, оглядевшись, Хана-Лея увидела, что находится среди своих. Это было отделение «для еврейских семей с детьми».

— А вот и она! Где же вы были все это время? Хана-Лея присмотрелась и увидела, что ее спрашивает та самая женщина, которая с ней познакомилась у границы, — та, что едет к бежавшему мужу.

Хана-Лея обрадовалась ей, как старому другу.

— А где были вы? Я вас искала.

И обе соседки завели доверительную беседу, как нашедшие друг друга приятельницы.

Вскоре к ним присоединились двое мужчин, и завязался общий разговор, стали расспрашивать о городах, из которых едут, и в конце концов выяснилось, что чуть ли не половина пассажиров состоит в более или менее близком или дальнем родстве.

— В таком случае можно и предвечернюю молитву справить сообща! — послышался чей-то веселый голос.

— Ну что ж! Давайте, давайте! — поддержали другие.

— А знаете ли вы, что сегодня зажигают первую свечу? — напомнил один из пассажиров.

— Это добрая примета: сели на корабль в первый день Хануки![9]

— Кто-нибудь умеет петь? — спросил пассажир в углу.

— А как же? Ведь с нами едет кантор из Кельца! — отозвался другой, указывая на молодого человека с рыжей бородкой, державшегося поодаль от остальных.

— А откуда вы знаете, что это кельцкий кантор?

— Уж я-то стреляный воробей, знаю, — ответил тот и подмигнул рыжему молодому человеку. — Я его по басу узнал — слушал, когда он молился. А видишь, какой у него длинный ноготь на большом пальце?

В конце концов рыжий юноша признался, что он действительно кельцкий кантор, и дал себя уговорить встать у амвона. Вскоре он, стоя перед двумя зажженными свечами, воткнутыми в ящик, оглашал воздух затейливыми фиоритурами, а остальные повторяли вслед за ним слова праздничной молитвы.

Предвечерняя молитва прошла красиво и торжественно. Потом начали выяснять, у кого имеются ханукальные свечи. Оказалось, что люди готовились к празднику и они есть у всех. Каждая семья зажгла свечи в своем ящике, а кантор из Кельца снова встал у амвона, который соорудили из двух ящиков, поставленных один на другой. Среди пассажиров отыскали несколько пискунов, а сопрано кантор вез с собой (это был, по его словам, удивительный мальчик, которому предстояло ошеломить всю Америку), поэтому ханукальная служба была исполнена с таким блеском, что пассажиры были вне себя от восторга. Хана-Лея даже забыла о том, что она на корабле; ей казалось, что она у себя в местечке, в синагоге, и больно было только от того, что нет здесь Меера. Пение становилось громче, канторский сынишка — сопрано — выкидывал такие коленца, что никто не мог оставаться равнодушным, и все евреи, что были на корабле, подхватывали сладостные мелодии. Прибежал матрос и начал кричать, но его тут же утихомирили. Когда кантор закончил молитву, жизнерадостный пассажир, потирая руки, заметил:

— Вот теперь были бы кстати оладьи погорячее да шкварки пожирнее в честь Хануки!

— Да и в картишки неплохо бы перекинуться! — добавил другой.

— Совершенно верно! И картишки были бы к месту! — подтвердил все тот же пассажир.

— Шкварки есть! — раздался голос с одного из сенников, и женщина подала вынутый из узла запакованный чугунок с холодными шкварками.

— Откуда вы их взяли? — спросила ее другая.

— Дочь дала в дорогу — червячка заморить, — ответила женщина.

Уже через несколько минут люди из разных областей и стран, которые еще вчера друг друга не знали, сидели вместе с детьми за одним столом, ели из одной тарелки, делились куском и чувствовали себя старыми друзьями, знакомыми еще с тех древних времен, когда существовал Соломонов храм, некогда скитавшимися в изгнании, а теперь снова повстречавшимися здесь, по пути на новую, американскую чужбину…

Только Иоселе не принимал участия в этом празднике. Напрасно мать дергала его за рукав каждый раз, когда кантор повышал голос, распевая молитвы. Куда делось громогласное «аминь», которое он так красиво произносил? Возгласы, о которых говорила вся округа? Иоселе забыл обо всем. Его большие блестящие глаза смотрели теперь только в иллюминатор и видели огромное ночное море… Вот оно, то самое море, о котором рассказывается в Торе! Оно уходит куда-то вдаль, на край земли, туда, где начинаются небеса… Оно, мрачное и молчаливое, холодно и грозно простирается до бесконечности. Из далеких глубин его накатывает вал, страшный и чудовищный, как неведомый хищный зверь, он дико ревет и ударяет в борт корабля, раскрывает гигантскую пасть, готовый поглотить и сам корабль, и всех находящихся на нем пассажиров… Но Бог останавливает дикого хищника и говорит: «Нет!» Тогда вал, сердито рыча, откатывается назад и убегает в даль океана… Небеса опускаются на воду, вода поднимается до небес, становится темно, и вдруг посреди моря зажигаются свечи, которые словно плывут в воздухе, где-то между небом и морем… Одна свеча, другая… И похожи они на молодые деревца, выросшие на водной глади… Что это? Может, море тоже справляет Хануку? Или это свет из окон домов, которые находятся по ту сторону океана?


Еще от автора Шалом Аш
Люди и боги. Избранные произведения

В новелле "Люди и боги" Шолом Аш выразил свое отношение к религии. Живут две женщины под одной крышей. Боги у них разные. Одна молится Иегове, другая Христу. Церковь и синагога враждуют между собой, их боги ненавидят друг друга. И женщинам, согласно религиозной морали, полагается быть в состоянии войны. Но единая, трудом отмеченная судьба этих женщин объединяет их на каждом шагу. Они трогательно заботятся друг о друге, помогают друг другу, делятся последним куском хлеба. Их взаимоотношения, вопреки религиозным проповедям, зиждутся на неизменном согласии и прочном мире. В настоящий сборник лучших произведений Ш.Аша вошли роман "Мать", а также рассказы и новеллы писателя.


За веру отцов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Будь ножом моим

Он женат. Она замужем. Но это не имеет значения, ведь он не ищет плотской связи. Он ищет духовного единения. И тогда он пишет ей первое, неловкое, полное отчаяния письмо. «Будь ножом моим» – это история Яира и Мириам, продавца редких книг и учительницы. Измотанных жизнью, жаждущих перемен, тянущихся друг к другу, как к последней тихой гавани. Это история о близости, ее гранях и границах.


Зона: Очерки тюремного быта. Рассказы

Книга рассказывает о жизни в колонии усиленного режима, о том, как и почему попадают люди «в места не столь отдаленные».


Гражданская рапсодия. Сломанные души

Современная историческая проза. Роман о людях, пытающихся жить и любить на фоне того хаоса, который называется революцией. От автора: Это не экшен с морем крови, это сермяжные будни начала гражданской войны. Здесь нет «хороших» белых и «плохих» красных, здесь все хорошие и все плохие. На войне — а тем более на гражданской войне — ангелов не бывает, и кровь льют одинаково с обеих сторон, и одинаково казнят, не считаясь ни с какими правилами.


В долине смертной тени [Эпидемия]

В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.


Игрожур. Великий русский роман про игры

Журналист, креативный директор сервиса Xsolla и бывший автор Game.EXE и «Афиши» Андрей Подшибякин и его вторая книга «Игрожур. Великий русский роман про игры» – прямое продолжение первых глав истории, изначально публиковавшихся в «ЖЖ» и в российском PC Gamer, где он был главным редактором. Главный герой «Игрожура» – старшеклассник Юра Черепанов, который переезжает из сибирского городка в Москву, чтобы работать в своём любимом журнале «Мания страны навигаторов». Постепенно герой знакомится с реалиями редакции и понимает, что в издании всё устроено совсем не так, как ему казалось. Содержит нецензурную брань.


Шум прошлого

Читатель, в силу определенных условностей я не могла раскрыть в этой книге истинные имена персонажей. Многие из них известны как в России, так и на Западе. Люди с внутренним стержнем, в какой бы уголок планеты судьба их не забросила, стараются остаться людьми, потому что у них есть вера, надежда и любовь. События, описанные в этой книге вовсе не вымышленные, а списаны с жизни. Перед нами предстают люди, которые по разным причинам и обстоятельствам попадают в эмиграцию или живут в СССР: кто-то счастлив, богат и знаменит, а кто-то идёт на сделку с совестью.


Фонтанелла

Герой нового романа Шалева — человек, чей незаросший родничок даровал ему удивительные ощущения и способность предвидения. Это рассказ о необычной любви героя, причудливо вплетенный в драматическую историю трех поколений его чудаковатого рода. Автор ироничен и мудр, его повествование захватывает с первых же слов, раскрывает свои тайны до конца лишь на последних страницах и заставляет нас тут же вернуться к началу, чтобы читать заново.


Эсав

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.