American’ец - [7]
После одного такого загула князь и граф оказались за карточным столом; cosa-rara поставил на кон свою жену, княгиню Марию Григорьевну, — и проиграл. Вышел редкий скандал, и даже несколько лет спустя дамы не отказывали себе в удовольствии вспомнить развод проигранной княгини с князем и её новое замужество.
К нескорому возвращению мужчин косточки московским светским львам со львицами уже были перемыты, и даже сплетни посвежее заканчивались.
— Во что здесь нынче играют? — между прочим осведомился Фёдор Иванович. Он уже вернул своему туалету прежний вид; образ святого Спиридона и таинственный овальный медальон снова покоились на груди под рубашкой.
Играли в вист, который давным-давно числился унылым развлечением степенных и солидных людей; играли в ломбер… Граф скривился. С тех давних пор, как он впервые сел за карточный стол, выигрывать и проигрывать ему доводилось немалые суммы. Из проигрышей выпутывался; когда же были деньги — не считал, а тратил на новую игру и кутёж. Притом игры предпочитал не солидные, коммерческие — вроде тех же виста с ломбером, — но азартные, где характер Фёдора Ивановича давал ему преимущество над любым противником. Своим напором граф побеждал порой даже чужое игрецкое счастье.
Толстой отдавал предпочтение гальбе-цвельфе, квинтичу, фараону — любой игре, где надо прикупать карты. Ещё в кадетском корпусе картёжные совместники заметили стратегмы Фёдора Ивановича. Недолго поиграв с человеком, Толстой разгадывал его характер и игру. Он узнавал по лицу, к каким мастям или картам противник прикупает, а сам оставался загадкой, поскольку физиономией владел по произволу.
Граф ещё раздумывал, стоит ли ему играть у когда за его спиною спокойный голос произнёс несколько рифмованных строк.
Матушка Фёдора Ивановича происходила из рода Майковых, так что стихи предка своего, Василия Майкова, граф знал не худо. Он обернулся и окинул взглядом того, кто цитировал из комического «Игрока ломбера», — господина немногим старше себя, лет тридцати. Тот сразу расположил к себе Фёдора Ивановича приятной наружностью, одеждой без вычурности и военной выправкой.
Князь NN поспешил представить обоим Толстым польского помещика Василия Семёновича Огонь-Догановского, а через несколько минут молодые люди уже разговаривали, как давние знакомые, рассевшись по турецким диванам и раскурив сигары. От поэзии галантного века возвратились к картам.
— Чем хорош фараон? — рассуждал Фёдор Петрович Толстой о любимой игре своего кузена. — Объясните, чем? Случайный выбор в системе с двоичным кодом! Глупо выдумано. На что нужны карты и все труды, которые в игре употребляются, когда в фараон и без карт играть можно?
— Как же, скажи на милость? — поинтересовался Фёдор Иванович.
— А так. Пишешь на листках, например, на одних — «колокол», на других — «язык». Потом банкёр листки перемешивает и спрашивает у понтёра: «колокол» или «язык»? Допустим, понтёр сказал «колокол». Если угадал, что у банкёра на листке тоже «колокол», — вот тебе и выигрыш!
— Рассуждения Фёдора Петровича весьма логичны, — согласился Василий Семёнович, пуская клубами сизый дым. — Не зря говорят, что ум человеческий — не пророк, а угадчик. Умозаключения, сделанные из общего хода вещей, могут оправдаться или нет. Но ум не может предвидеть случая. А случай, господа, — это мощное и мгновенное орудие провидения!
— Вот именно, — с улыбкой согласился Фёдор Иванович, — как раз про кузена дедушка наш сказал:
Фёдор Петрович насупился, а Фёдор Иванович продолжил:
— Случай и ещё раз случай! Он — царь и господин в настоящей игре. Что карты? Красивые листки, ничего больше. Но в том и штука, чтобы с ними в руках испытать свою удачу. Чтобы сразиться с неизвестностью и победить!
Раззадоренный граф продолжил. Знавшие его близко замечали: когда он хотел — умён был, как демон, и удивительно красноречив. В курительную пришли ещё несколько мужчин и с интересом слушали Фёдора Ивановича.
— Возьмём тот же фараон, — говорил граф. — Это поединок в чистом виде! За карточным столом, как у барьера на дуэли, сходятся два противника. В жизни редко доводится видеть, чтобы противники были равны, — то же и здесь. Понтёр желает всё выиграть, хотя может всё проиграть. Как ляжет карта, он не знает, но строит предположения. И банкёру неизвестно, какая карта выпадет следующей, он просто мечет из колоды одну за одной. Рука банкёра — словно рука судьбы. Играя против него, ты вступаешь в схватку с самой фортуной, с инфернальной неизвестностью…
