Амелия и Жермена - [6]

№ 14. — 30 января

Увиделся с Амелией очень поздно: я играл, проигрался и был склонен к нежностям. Она явно обрадовалась мне; должно быть, она рассказала одной из своих подруг о том, что увлеклась мною, или о своих надеждах на то, что я увлекусь ею. Мы сели за карточный стол: она была весела и рассеянна, по обыкновению. Между нами установилось то согласие, какое существует между людьми, которые отличают друг друга и знают об этом. Но от этого до сердечного влечения еще очень далеко.

№ 15. — 1 февраля

Очевидно, что Амелия меня отличает, что она ищет случай мне в этом признаться, что ей досадно, если мы не видимся. Однако я до сих пор не слышал от нее ни единого слова, в котором сквозило бы что-нибудь, кроме желания выйти замуж, не замечал ни единого проявления чувства, которое относилось бы непосредственно ко мне. Нынче вечером она очень веселилась и произнесла несколько забавных фраз; впрочем, все это по-прежнему речи десятилетней девочки. Не питай я к ней привязанности, я, быть может, судил бы не так строго. Множество женщин, слывущих умными, говорят вещи столь же несуразные. А те, которые их не говорят, страдают другими недостатками, для меня куда более обременительными. Но все-таки Амелия — существо по меньшей мере заурядное; недаром никто о ней не говорит, никто не повторяет ее слов; она то и дело выставляет себя напоказ, а замечают других. Все мои друзья находят мое увлечение ею смешным, но избавляют меня от объяснений на сей счет. Если что и заставит меня сделать выбор в пользу Амелии, так это Жермена: с каждым днем она становится все беспокойнее, все раздражительнее, все требовательнее.

№ 16. — 2 февраля

Я как в воду глядел. Что за сцену устроила мне Жермена! Я, разумеется, признаю все ее достоинства, но дольше так жить невозможно: как это ни печально, я убежден, что связь между нами, по крайней мере связь любовная, наверняка оборвется, — тем больше оснований оборвать ее посредством моей женитьбы. Всякая другая форма разрыва показалась бы неблагодарностью: если же я женюсь — не важно, по любви или по расчету, — это меня извинит. Вдобавок, сколько бы я ни стремился отвоевать себе независимость, я смогу добиться этого лишь с помощью сцен и лишь на время; я соглашусь остаться еще на один день, после на два, а потом из этих дней составится целая жизнь. Я страстно желаю, чтобы с Жерменой меня связывали узы дружбы, а не любви; произойдет же это лишь в том случае, если, покончив с любовью, мы сблизимся благодаря родству наших умов и общности воспоминаний. Я женюсь на Амелии. Правда, сегодня мне сказали, что она своенравна, капризна, вспыльчива и охотно прибегает к такому испытанному средству, как нервный припадок. Вполне возможно. В свете она кротка, весела, послушна, но может оказаться, что так бывает не всегда. Постараюсь понаблюдать за ней. Впрочем, как бы там ни было, поскольку всего мне увидеть не дано, следует положить за правило, что, взяв ее в жены, я должен буду добиться от нее беспрекословного повиновения. Завтра я набросаю план действий.

№ 17. — 3 февраля

Я написал вчера, что хочу жениться, что хочу жениться на Амелии и что хочу сначала набросать план действий и избрать наилучший способ его исполнить. Припомню сначала все, что я заметил в Амелии нынче. По обыкновению пересыпая свою речь заурядными шутками и пустыми словами, она говорила со мной о своем одиночестве, о печали, какую она испытывает в глубине души, о том, как ей досадно не иметь никаких обязанностей, об ощущении бесполезности собственной жизни. Все это прямо вело к замужеству, но я не расслышал ничего, что касалось бы меня лично, что относилось бы ко мне больше, чем к любому другому. Она очень ловко — не знаю, нарочно или оттого, что в сущности ничего подобного и не чувствует, — избегает всего, в чем я мог бы увидеть понимание и согласие. В результате сегодня я еще дальше от цели, чем две недели назад, когда во время игры в вист она сказала мне: «Если мы будем вместе, счастье нам улыбнется». Правда, я и сам не тороплю события, ибо не желаю никаких объяснений прежде отъезда Жермены. Ясно одно: если она не будет питать ко мне страстной любви, я не смогу подчинить ее своей власти. Если же я не смогу подчинить ее своей власти, я уподоблюсь всем женевским мужьям, а этого я не хочу. Значит, нужно вырвать у нее признание: завтра у меня появится для этого прекрасный повод. Если ее не будет у г-жи Пикте, значит, она предпочла пойти в театр или решила меня подразнить. Тогда в субботу я к ней не пойду, а в воскресенье не стану с ней заговаривать. На несколько дней я решительно переменю свое с нею обращение. Если же она будет у г-жи Пикте, я спрошу, сделала ли она это ради меня, и откроюсь ей, отложив все прочее. Вернемся, однако, к общему плану. Я хочу, чтобы Амелия стала моей, но моей на моих же условиях, чтобы она сделалась частью меня самого и я мог распоряжаться ею по собственному усмотрению. Для этого я должен влюбить ее в себя, показать ей, что в самом деле хочу на ней жениться, и открыть свои условия: жизнь в моих поместьях, английские нравы, покорность. Высказав все это, дать ей созреть, а самому остыть. Все это завтра, если она будет у г-жи Пикте, а Жермена, нет. С другой стороны, возможно, лучше было бы оставить все как есть до отъезда Жермены, затем написать Амелии письмо, в котором объясниться как бы против воли и, предложив ей руку и сердце, в тоне наполовину нежном, наполовину суровом выставить мои условия. Письмо, например, такое: