Амалия - [32]

Сын является домой. И странно — материнское участие ограничивается лишь заботами о его здоровье и отдыхе. Почему-то постепенно исчезла рожденная ожиданием нежность, как пропадает синий цвет далекого леса, как только приблизишься к нему. И все-таки мать необычайно рада этим коротким приходам сына. С удовольствием смотрит она из окна избы на Антти, запрягающего Резвую в маленькие санки, чтобы ехать в гости или привезти из лесу жерди.

17

Осенью Амалия продала дяде Ээверту лес на сруб. Ей нужны были деньги для мелиоративных работ. Чтобы перепахать осушенное болото, ей пришлось нанять в соседней деревне тракториста. Рытье канав тоже стоит денег. Ни один хозяин не сможет расширить свою посевную площадь без денег, будь он даже силачом и умей мастерски работать киркой и лопатой. Амалия уже не один год мечтала о превращении своего длинного болотного участка в овсяное поле. Старый Пекка теперь часто и подолгу живет в избе Амалии. Он запрягает Воронка в сани с плетеным кузовом и возит на старые глинистые поля навоз и жидкую грязь из вырытой на болоте ямы.

Пекка бредет медленно, и Воронок плетется потихоньку, но все-таки дело делается и от него остается след. Пекка уже устал и недавно пошел домой отдохнуть. Перед уходом он уверял, что погода непременно испортится. Пекка всегда и раньше точно предсказывал ненастье по ломоте в суставах.

Вечер промелькнул незаметно. Уже поздно. Амалия сидит в своей качалке. Она позабыла о времени, читая гамсуновский «Голод». А стрелки часов показывают полночь. Вдруг она слышит стук в дверь. Амалия встает. Там, за дверью, Манне. Он шумит, кричит, дергает дверь. Лошадь его — у крыльца.

— Пусти переночевать, — просит Манне. — Я везу мальчика к доктору. Получил в драке финкой. Крови — целая лужа, нужна помощь. Метель чертова совсем занесла дорогу, даже мой конь не в силах везти.

— В избе тепло, на деревянном диване соломенный тюфяк — клади туда своего сына. А сам можешь поспать на скамье. Для лошади есть место в хлеву, не в конюшне.

— Но ведь у тебя же есть и комнаты, и кровати с пружинными матрацами. Или они заняты постояльцами? И неужели моему коню не место в конюшне, рядом с твоим старым мерином? Гордая ты стала, Амалия Ээвала.

— Гордая я или не гордая, предлагаю то, что могу. Сама я сплю в комнате, а другая комната не топлена. В конюшне, кроме Воронка, в большом стойле молодая кобыла, а в маленьком — баран. Не шуми, Манне, хоть ты и расстроен. Я же тебе не запрещаю ехать на постоялый двор.

Манне сердито ворчит что-то себе под нос, затем отводит коня от крыльца и распрягает его.

— Давай внесем сначала в избу сына, — предлагает Манне.

Груда одежек на санях оживает, и оттуда появляется черноглазый мальчик. Из приоткрытой двери падает свет на смуглое лицо.

Оно кажется совсем желтым: «Двенадцать — тринадцать лет, — думает Амалия, — а уже в поножовщине побывал...» Она помогает спотыкающемуся мальчику подняться на крыльцо. Он садится на скамейку у входа и следит черными глазами, как Амалия поднимает крышку дивана, взбивает тюфяк и расстилает на нем вязанный из тряпочек коврик. Мальчик добирается до постели и ложится. Его изодранный пиджак не застегнут, кровавая повязка пересекает грудь. Иссиня-черные курчавые волосы слиплись на лбу. Входит Манне и укрывает сына принесенной из саней грудой одежды.

Штормовой фонарь с закопченным стеклом висит в избе на вешалке. Амалия берет фонарь, зажигает его и идет показывать Манне дорогу в хлев. Уверенно ступает она по снегу. Метель начисто замела все дорожки во дворе, а снег все валит и валит. Манне ругается, проклиная снегопад.

— Это уже не та лошадь, на которой ты заезжал прошлый раз? — спрашивает Амалия, давая лошади сена. Лошадь дышит с хрипом и, кажется, едва стоит.

— Когда ты меня два раза на одной и той же лошади видела? — восклицает Манне. — Только у того, кто прирос к земле, как дерево корнями, лошади доживают до старости, а не у меня.

Вернувшись из хлева, Манне с Амалией поднимают сани и ставят стоймя, прислонив к стенке сеней. В избе Амалия разводит огонь на очаге, чтобы вскипятить молоко для побледневшего от ран мальчика, угощает молоком и Манне. Тот пьет, чтобы согреться. По совету Амалии он снимает часть одежды с мальчика. Этот ворох он раскладывает на широкой скамье у стены, готовя себе постель. Амалия видит, что мальчику не так уж плохо. Напившись молока, он попросил хлеба и даже улыбнулся. Амалия успокаивает их. Снеговой плуг здесь расчищает дорогу обычно ранним утром, в то время, когда она возвращается после дойки. Утром Манне легче будет ехать к доктору или куда он там еще собрался... В полицию или прочь от полиции? Манне не рассказывает, где и когда была драка. Да Амалия и не интересуется. Лучше не встревать в чужие дела.

Амалия уже легла, но не может заснуть. Она слышит оживленный разговор отца и сына, но не понимает. Они говорят на своем языке. С удивлением вспоминает Амалия то время, когда Манне, играя на скрипке, вызывал в ней страстное желание танцевать, а от его дерзких слов у нее горели щеки. Да, каждый нынешний день не похож на вчерашний, это Амалия всегда знала, но поверить в то, что она и сама может так измениться, до сегодняшнего дня она не могла.