Амалия и Белое видение - [9]

Так. Рано или поздно это должно было произойти.

– Элистер, – сказала я со вздохом. – Вы еще не поняли? Мой калькуттский родственник вас не предупредил? Я португалка из Малайи, несколько поколений предков у меня жили в этих краях. В Малакке, чтобы быть точной. Я не уверена, что меня стоит приглашать в ваш клуб. Я девушка с неправильной для вас репутацией. Вам нравится изящный и экзотический оттенок моей кожи? Ага, я ей горжусь. Но она слишком смуглая, скажем так. Здесь нас официально именуют «евразийцами», потому что солдаты Альбукерка… когда-нибудь я расскажу вам эту длинную историю из шестнадцатого века… не привезли на своих кораблях женщин. Мы – на ступеньку ниже англичан, хотя выше китайцев. Спросите у ваших местных коллег, что конкретно это означает. Нас пускают далеко не во все клубы. Зато у меня – свой клуб. Тот самый, где будет шанхайский джаз. Для вас или Корки туда пойти – отличная идея. И это респектабельное место.

Тут я увидела новое для себя зрелище.

Элистер сердился.

Не на меня, а на ситуацию в целом.

Он всего лишь сидел очень прямо и старательно улыбался, щуря при этом глаза.

– Амалия, мое приглашение в наш клуб остается в силе, – сказал он наконец еще более тихим и вежливым голосом, чем обычно. – И я обязательно приду в ваш клуб. Ждите. Только танцую я как слон, но вы мне это простите?

И он понравился мне еще больше.

…Но это было чуть позже. А пока что я тряхнула головой, отгоняя желание заранее рассмеяться, и продолжила свой путь вниз по лестнице – смотреть на Магду, обрабатывающую за столиком в пустом танцевальном зале маэстро Лима из Шанхая.

Лим был очень хорош – стоячий воротник делал его похожим на генерала Чан Кайши, лицо его было длинным, со светлой кожей и красиво вырисованным крючковатым носом. Что прекрасно гармонировало с прямым, ровно посередине головы, пробором.

Магда дошла до второй стадии знакомства – наливала ему чай и вежливо прикасалась веснушчатой рукой к его рукаву. Лим сидел с надменным взором, розовыми пятнами на щеках и был явно доволен. Он еще не знал, что его ждет.

Мы с Лимом уже были знакомы. Я махнула обоим рукой: продолжайте. И спектакль пошел дальше.

Собственно, Магда, как штатный музыкант нашего кабаре, всего-навсего обсуждала с Лимом – музыкантом приезжим – диспозицию завтрашней баталии. Другое дело, что никакой джаз-бэнд не любит просто так пускать в свою сыгранную компанию незнакомца, да еще и женского пола. А дело шло и должно было прийти именно к этому. О чем Лим пока не догадывался.

– Смеющейся трубой в наши дни никого не удивишь, – восклицала Магда, воздевая к потолку растопыренные пальцы. – Вы только вспомните – человек, у которого труба впервые сказала «вау-вау», это же еще Баббер Майли, который сейчас сидит в рабстве у юноши Эллингтона! И играет там Creole Love Call, Black и еще Tan Fantasy. А здесь… Я уже и не знаю, чем их можно удивить. Вообще-то в городе живет очень консервативная публика.

– Да, – тихонько подтвердила я. – На паданге, там, где стоит среди зеленого поля беседка для городского оркестра, здешняя публика до сего дня готова слушать «Шейха Аравии» по нескольку раз, с влажными глазами.

Лим в знак презрения чуть поджал губы.

– Должно быть, у ваших ребят в запасе есть какой-то быстрый марш, чтобы, как только вы появитесь на эстраде, все этак встали на цыпочки? – осведомилась Магда, склоняя голову набок.

Лим понял, что свита делает его королем, чуть прикрыл глаза и, после короткой паузы, изрек:

– Мы начнем с Sunday!

Магда и я выразили величайшее восхищение – с моей стороны вполне искреннее. И я повела дело к решающему моменту:

– А потом, вторым номером? Магда, что ты позавчера такое играла на твоем всесильном инструменте?

– О! – сказала она, капризно махнув на меня рукой. – Я просто была тогда в отличном настроении. Это такое старье, In Old King Tutankhamen's days. Но вот «тут-тут-тут» – очень хорошо, если исполнять правильно. То есть правильно отбивать в этот момент ритм палочками. Сначала я пела, ну примерно как Софи Такер, а потом… – она протянула руку к как бы случайно лежавшему на соседнем столике футляру с саксофоном, – потом я сделала вот так.

И, наклонившись почти к коленям, она выдула из сверкнувшего медью инструмента искрометное воркование, в котором, впрочем, угадывался неуклонный ритм.

Лим как-то насторожился, начав, кажется, понимать, что происходит нечто необычное.

– У нас такое делает обычно кларнет, – мягко заметил он. – Мы, конечно, тоже исполняем «Тутанхамона».

– Я слышала, как это получалось у Сиднея Беше. Великий человек. Первое в истории джаза тремоло на кларнете… Знаете, господин Лим, на кларнете я начинала. Потом перешла на трубу. В общем, все, во что дуют, – все мое. Но вот этот инструмент – это кларнет и труба вместе взятые. Он может все. Отдайте мне вашего кларнетиста на поединок в «Тутанхамоне». И вы увидите.

Лим, наконец, все понял и перевел умные глаза на меня, с которой он заключал контракт. Я смиренно склонила голову набок и развела руками: решать вам. И он глубоко вздохнул.

– Госпожа Магда, а где это вы слышали Сиднея Беше?

– Дав Чикаго же, – басом сказала Магда. – И не только его. Настоящий кларнетист – это Барни Бигард, если вы знаете его недавнюю Black Beauty. Сейчас также в рабстве у Дюка. И его я слушала много раз. А еще у нас в Чикаго хороший кларнет был у Джимми Нуна, который написал Sweet Lorraine и Four or Five Times. Там же, в Чикаго, вы начинаете понимать, что такое труба. Есть один черный человек – ему нет и тридцати, но из них он играл на трубе, кажется, лет двадцать. На него просто смотреть страшно – гений. Сейчас у него уже свой бэнд, Louis Armstrong and His Stompers. Знаю его через жену, Лил Хардин, неплохая пианистка. Ну, есть Рекс Стюарт, этот и совсем юноша, но большой выдумщик – его труба бормочет, завывает. Он не полностью нажимает вентили. Глиссандо на трубе – представляете? Stampede, Sugar Foot Stomp, просто Sugar. Да? Я как-то тогда задумалась: что мне делать рядом с такими людьми? Моя труба против их труб не звучала. А вот саксофон… это, как оказалось, моя любимая игрушка. В Чикаго, знаете ли, хороший саксофон – это Бад Фримен. У него я кое-чему научилась, хотя еще неизвестно, кто у кого. Сейчас он, говорят, уехал за деньгами в Европу. Ну, и есть еще Фрэнки Трамбауэр. Это просто король, все у него учатся и никому не стыдно. Что он сделал с Three Blind Mice и Crazy Cat – это вы слышали? Мы с ним познакомились в оркестре Пола Уайтмена. Лим сел по стойке «смирно».