Амалия и Белое видение - [7]

– Проверить, что могут об этом сказать на Ферме, – услышала я слова приказа. – Если этот опиум нелегальный, то вдобавок к динамиту и хлопушкам – это неплохо для одного дня. Совсем неплохо.

– Какое поучительное зрелище, – сказала я тихонько Элистеру. – У вас действительно интересная работа. Не то что у меня – скромной девушки, считающей деньги. Ну, а как выглядят ваши планы на ближайшие часы? Я дрожу от желания отомстить за вчерашний индийский ланч чем-то эффектным и обязательно китайским. Кстати, ланч у нас тут называют «тиффин». А поскольку еще рано для еды, я отведу вас в одно место, которое не всякий вам покажет. Прямо на этой улице. Хотя она довольно длинная. А потом – все прочее, мечеть и так далее.

И мы двинулись – я, ведя велосипед в поводу, и он, длинными шагами рядом со мной – в южный конец Пенанг-стрит, где яичного цвета штукатурка домов отваливалась, обнажая серые бревна, где пахло коровьим навозом и жасминовым дымом.

– И что это за место вокруг нас – ведь вы знаете тамильский и все-все-все про тамилов?

– Четтиары, – сказал он мечтательным голосом, глядя на две парочки черноликих бритоголовых индийцев, сидевших друг против друга на земле и разделенных странного вида темными досками, типа шахматных. – Это же настоящие четтиары. Клан наследственных ростовщиков. Заключают сделки за такими досками вот уже сколько столетий. И попробуй найди их в самой Индии. Надо еще ехать на поезде. А тут – вот они, значит, где. О, Амалия, спасибо вам за это!

– Однако, уважаемый друг мой Элистер, – и как же вы быстро сориентировались. Да, это тот самый клан, со своим моральным и деловым кодексом. В полном согласии с которым эти люди живут в особых кварталах, четтиарах. Экономно так живут, хотя, скажу вам, потихоньку забирают в залог немало земли в городе. Вот мы тут с вами и стоим, это место называется иногда «Четти-стрит». А теперь угадайте, что еще я хочу вам показать?

Элистер смотрел на меня очень внимательно, крепко сжав губы.

Я переместилась так, чтобы ему стал виден небольшой храм, похожий на усеченную, покрытую резьбой пирамиду.

– Что здесь произойдет в январе-феврале?

– Тайпусам. Конечно, Тайпусам, – блеснул он глазами. – Это же четтиары, это их праздник. Значит, вот отсюда…

Да, вот отсюда начиналось – и сейчас ежегодно начинается – то, что для меня, малолетней прихожанки Храма Непорочного Зачатия и искренней католички, год за годом было одним из самых сильных потрясений детства. Да и сейчас это зрелище поражает немало.

Взвизги людей, закинутые головы, крутящиеся белки глаз, заведенных под черепную коробку. Жужжащие флейты и мощные барабаны, жасмин и сандаловый дым, стиснутые в плотную толпу тела. Женщины несут на головах кувшинчики с молоком, мужчины – деревянные арки, увенчанные теми же кувшинчиками. И вот под визг, переходящий в вой, над толпой распускаются железные веера клеток, украшенных павлиньими перьями. Они лежат на плечах полуголых мужчин, но не только на плечах, а и на пучках железных штырей, воткнутых под кожу вокруг лопаток и грудных мышц. А самые страшные штыри протыкают им щеки насквозь, вместе с языком.

«Вэл, вэл, вэл», – скандирует толпа, глухо бьют в такт барабаны. Ни капли крови не сочится из-под штырей, раны заживут потом на глазах, смазанные священным молоком. «Вэл, вэл, вэл», медленно продвигаются по улице шеренги железных клеток на плечах людей – а за ними, выше всех, венчает колесницу божественный Муругам.

И так, на жаре, под грохот и вопли, пронзенные железом люди идут к Уотерфол-роуд за городом. К водопаду, к одноэтажному храму – по сути сараю с невысокими греческими колоннами строгого ионического ордера, среди пальм и похожих на слоновьи уши банановых листьев. Там кающиеся и молящиеся освобождаются от своего бремени – так и не пролив ни капли крови – и, как говорят, спят потом сутки без перерыва.

– Итак, это Койл Видху, храм четтиаров, – сказала я Элистеру, взглянув на чернеющий прямоугольник входа. – А напротив… Вот этот сарай, на самом деле как бы гараж… Что здесь, Элистер? А?

Он стоял, пытаясь вглядеться в темноту за щелями досок, а я искала глазами кого-то из четтиаров, чтобы они открыли высокие ворота.

– О мой бог, о мой сладкий бог – серебряная колесница Муругама! – почти прошептал он. – И к ней можно прикоснуться? Вы не представляете себе, сколько сотен миль нужно проехать по Индии, чтобы увидеть… А здесь – все на одной улице!

– Если я сейчас не найду сторожа, то не расстраивайтесь, Элистер, это горбатое сооружение напоминает то ли передвижную пирамиду, то ли черепаху. Бревна растрескались от времени, серебро похоже на круглые колпаки, надетые на этакие бугорочки. Хотя когда в январе колесницу почистят и завалят цветочными гирляндами – очень впечатляет.

– Значит, возможно, восемнадцатый век, – совсем потрясенный, отвечал он. – А может, и… страшно сказать…

– Элистер, – воззвала я к нему, когда он отошел от предъявленного ему, наконец, гордыми четтиарами сокровища и наговорился с ними всласть, – а среди ваших британских собратьев в Калькутте есть ли кто-то, равный вам по знанию вот этого всего?

– Вообще-то сейчас нет, – честно признался он.