Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота») - [34]

И Сервантеса хорошо стерегли.

Он и сам забыл о своих планах, забыл о бегстве. Он не слышал, как приоткрывалась его дверь, как два раза в сутки, звякнув оружием, наверху сменялась стража.

Пленники томились в своих тюрьмах, выкупались, умирали. О «герое пещеры» начали забывать.

Но несколько человек, дома, на полуострове, помнили о Мигеле Сервантесе.

Старый дон Родриго не мог успокоиться, пока его младший сын, Мигель, оставался в алжирском плену.

Он переселился с семьёй в Мадрид, жил нищенским заработком и хлопотал об освобождении сына.

Дон Родриго так осмелел, что подал прошение на королевское имя и приложил к нему официальный опрос свидетелей, подтверждающих подвиги Мигеля в боях и его героическое поведение в плену.

Старик умер, не дождавшись от короля ответа на своё прошение.

Жена и дочери остались жить в Мадриде. Старшая, Луиса, не вынесла трудностей жизни в миру. Она поступила в монастырь, чтобы замаливать грехи и просить бога о возвращении брата.

Но Андреа предпочла другое. Она осталась жить в миру и вместе с матерью мужественно боролась и работала, чтобы скопить денег на выкуп Мигеля.

Они шили камзолы богатым господам и откладывали жалкие мараведи.[29] Когда не было работы, старая донья Леонора выходила на улицу и протягивала руку за милостыней.

Денег было ещё так мало и до полной суммы выкупа так далеко!

Королевский ответ на прошение дона Родриго пришёл, когда его давно уже перестали ждать.

Король милостиво предоставлял семье Сервантеса право воспользоваться для выкупа сына из плена всей суммой прибыли, которая получится от продажи партии товаров, отвезённых одной валенсийской баркой в алжирский порт.

Сколько в действительности выручили за этот товар купцы, так и осталось неизвестным, но донье Леоноре они вручили всего шестьдесят дукатов.

У неё самой к этому времени было отложено триста.

Она решила попытаться послать их в Алжир.

Небольшая галера отплывала как раз в это время, весной 1580 года, к берегам Африки. На ней ехала группа монахов ордена искупителей, который занимался выкупом пленных из чужих стран.

Ехал на галере и один беспокойный хромой монах, Хуан Гиль. Хуан рассорился с двумя настоятелями монастырей, сам убежал из третьего и теперь ехал в Алжир, чтобы помочь делу выкупа испанцев из плена.

«Там можно будет, — думал Хуан, — делать настоящее дело помощи людям».

Ему-то и вручила Андреа триста шестьдесят дукатов, с таким трудом отвоёванных у нищеты и у королевской скупости.

Хуан обещал девушке, что он сделает всё, чтобы выкупить её брата из плена.

То, что Хуан увидел уже на алжирской пристани, сильно потрясло его.

Едва братья-искупители вышли на берег, сотни пленных, работавших в порту, сбежались и обступили их. Они умоляли, хватали их за платье, целовали руки, становились на колени и не пускали дальше. Каждый просил выкупить его.

Это были те пленники, у которых не было надежды на присылку денег от родных. Но глава ордена, отец Оливар, поднял руку и сказал:

— Братья мои, прежде всего мы позаботимся о выкупе тех, кто отличается от других пленников знатностью происхождения и чистотой крови. А вы, братья, возвращайтесь к своим трудам и уповайте на бога!

«Нет, это не годится», — подумал Хуан Гиль.

Он решил сам заняться своим пленником.

Сначала он потолкался на базаре, навёл справки, расспросил о паше, о пленнике Сервантесе. Хуан узнал не много.

О паше говорить боялись, а о Мигеле Сервантесе уже немногие помнили.

Только один старый араб на базаре рассказал Хуану, что Сервантес, однорукий пленник, сидит в Змеиной яме уже больше полугода, что паша жесток и что срок его правления, слава аллаху, скоро кончается.

Хуан Гиль пошёл прямо к паше и предложил ему триста шестьдесят червонцев за Мигеля.

— Тысячу! — сказал паша. — Тысячу червонцев, ни аспры меньше.

— Зачем он тебе, Гассан-Ага? — сказал Хуан. — Он болен и бессилен. Твой срок кончается, ты скоро уедешь, не возьмёшь же ты его с собою?

— Ты подал мне счастливую мысль, — сказал паша. — Я возьму однорукого с собою в Стамбул.

Хуан смутился. Если паша увезёт Сервантеса в Константинополь, выкуп сделается почти невозможным.

«Он требует тысячу, — сжал зубы Хуан. — Хорошо, я достану ему тысячу».

И он пошёл по всем купцам и богатым людям Алжира и просто по базарам — собирать деньги для выкупа Сервантеса.

Сервантес сидел в своём подземелье и не знал ни о чём.

На десятый, а может быть двенадцатый, месяц его заточения дверь мазморры растворилась шире обычного, и гнусавый голос Юсуфа сказал:

— Выходи!

Сервантес не мог подняться. Его вывели. Он осматривался и не понимал. Его ослепил дневной свет, от вольного воздуха закружилась голова и подогнулись ноги.

— Иди, — толкнули его и повели.

Он смотрел вокруг, не понимая. Его вели крытым переулком Бетеки, потом мимо мечети налево, по каменным ступенькам, кривым горным переулком вниз…

«Да это же дорога в порт», — смутно сообразил Сервантес.

Но куда и зачем его ведут, он не знал.

Глава двадцать седьмая Свобода

В порту было людно. Толпа готовилась провожать пашу. Паша, наконец, уезжал, сделав полгорода нищим, разорив страну, обезлюдив окрестные селения. Срок его правления кончился.