Алый лев - [29]

— Я буду терпеть ее из любви к моей жене, которой она дала жизнь, и из чувства долга, — ответил Вильгельм. — Сомневаюсь, что смогу это делать из доброты. — Он поцеловал кончики ее пальцев и сменил тему: — Теперь, когда мы одни, я хочу поговорить с тобой о другом. Я тут подумал, помимо церквей, что ты скажешь насчет открытия нового порта на реке Бэрроу? Судя по тому, что я увидел, у Ленстера есть возможности, но нам нужно, чтобы здесь проживало больше людей и чтобы торговля шла оживленнее.

Изабель с любопытством взглянула на него.

— Продолжай, — сказала она.

— У меня есть на примете одно место. Река там достаточно глубокая, чтобы возить товары вверх по течению и вывозить их оттуда, не причаливая в Вотерфорде. Вначале, конечно, придется заплатить серебром, но потом это обязательно окупится. Мы сможем следить за портовыми пошлинами. И нам будет идти вся выручка — мы сможем использовать эти деньги для воплощения других замыслов.

Изабель с восхищением посмотрела на него. После основания нового города на землях Маршалов их доходы и влияние существенно возрастут. И это воодушевляло. Многие люди, включая ее мать, недооценивали Вильгельма. Они считали его не более чем великолепным рыцарем, который добился успеха при помощи заготовленной улыбки, крепкой правой руки и, в немалой степени, везения, но на самом деле он был гораздо более сложно устроен, и ум у него был ясный. Он был в меру честолюбив и никому не позволял себя обманывать, когда доходило до денежных вопросов. Он хорошо обеспечивал своих людей и даже бывал щедр, но эта щедрость основывалась на хитроумном планировании финансовых дел и умении управляться с завязками графского кошелька.

— А король не воспротивится? Ведь мы будем получать больший доход за его счет?

Вильгельм отмел ее возражения:

— Он должен мне за то, что я склонил английских лордов на его сторону. Я уверен, что у Мейлира найдется, что сказать по этому поводу, но он будет возражать против любого нашего предложения. Нам нужно укрепиться здесь, и очень кстати будет все, что поможет усилить наше личное влияние в Ленстере и увеличить наши доходы.

— Тогда я считаю, что это доброе начинание, — выдохнула она.

Само то, что он готов был пойти на это, разделить с ней бремя, после того как он так долго вообще не хотел приезжать в Ленстер, вызвало в ней целую бурю чувств: любви, гордости и желания. Она склонилась к нему, почти касаясь его губ своими.

— Превосходно, — сказала она. — Когда ты собираешься начать?

— Почему бы не прямо сейчас? — спросил он. — Или лучше завтра.

Он принял ее приглашение, запустив руки ей в волосы и целуя ее снова и снова. Сквозь покрывало она ощущала, что он так же полон желания, как и она. Разговор о расширении сферы влияния подействовал на них возбуждающе. Она стянула сорочку, откинула покрывало и приникла к его бедрам.

Когда она накрыла его своим телом, он простонал:

— Любовь моя, ты знаешь, что завтра утром нам нужно будет покаяться в этом.

Изабель оседлала его.

— Отец Роджер простит нас, — хрипло произнесла она. Он закрыл глаза и тихонько выдохнул сквозь сжатые зубы. За стенами замка свистел сильный ветер и дождь бросался на ставни, но их постель с балдахином была островком тепла и близости. Изабель томно изгибалась волной, как море летом, наслаждаясь тем, как Вильгельм исследовал ее кожу, кончики его пальцев совершали запутанный танец, спиралями обрисовывая ее груди, живот и то место, где их тела сливались в одно. Было грешно получать такое медленное, поглощающее наслаждение, и еще большим грехом было позволять такую непристойность и распущенность, как положение женщины сверху (это нарушало естественный ход вещей), но запретность этого плода делала его во много раз слаще. Она прикусила губу от сладострастного наслаждения и услышала, как у Вильгельма перехватило дыхание. Чувствуя, как он дрожит от напряжения, она искушающее улыбнулась и взмахнула волосами.

— Господи, Изабель, — хрипло произнес он.

Она облизнула губы.

— Что? — спросила она. — Скажи мне.

Она знала, что он был близок к концу, она и сама была настолько близка к этому, что хватило бы всего нескольких толчков.

Он схватил ее за бедра и остановил.

— Ты можешь забеременеть, — выдохнул он. — Если только ты не хочешь рисковать, позволь мне кончить не в тебя. Мне это будет стоить всего нескольких лишних молитв завтра во время исповеди.

Его слова вызвали в ней дрожь, и ей захотелось совершить какое-нибудь безрассудство. Она понимала, что утром может пожалеть об этом, но сейчас это только подстегивало ее желание. К тому же, судя по болезненности и набуханию ее грудей и тому, что утром ее слегка подташнивало, они, возможно, уже опоздали с предосторожностями.

— Пусть будет, как Господь рассудит, — она сильно толкнула его вперед и на пике собственного наслаждения, пронзившего ее, словно молния, почувствовала, как он выгнулся и раскрылся глубоко внутри нее.

На холме, на участке, расчищенном под новый город, Изабель сидела верхом на лошади рядом с Вильгельмом и поглаживала холку своей кобылы. И хотя ее лошадь шла ровно и была понятливой, Аойфа выразила неудовольствие по поводу того, что беременная женщина вообще карабкается в седло, вместо того чтобы оставаться в своих покоях за рукоделием. Одной из причин, по которой Изабель все равно решила ехать, было желание бросить матери вызов, а второй было то, что ей действительно хотелось посмотреть, как будут расчищать землю и строить планы сооружения нового города на реке Бэрроу. И даже за все золото Байе она не призналась бы, насколько ей нездоровится и как ее тошнит, особенно если учесть, что Аойфа увязалась за ними, заявив, что, если ее дочери не хватает ума остаться, а ее мужу не хватает духа ее остановить, с ними должен поехать кто-то в здравом уме, чтобы справиться с возможными последствиями.