Алые погоны - [7]

Самсонов продолжал располагающе улыбаться, но молчал, Не мог же он признаться, что вчера весь вечер мастерил под доской парты войско из желудей.

— Садитесь! Единица! Не к лицу суворовцу так относиться к учебе! И чтобы на следующем уроке был у вас ремень! — сердито сказал Виктор Николаевич.

Самсонов вернулся на свое место и сел, не меняя выражения лица: колы и двойки не производили на него впечатления, он был поглощен иными заботами и сейчас обдумывал, как из ореховых скорлупок сделать щиты для своих воинов.

Вызванный к карте сосед Самсонова — Дадико Мамуашвили — крепыш со смуглыми, похожими на резиновые мячи, щеками, отвечал уверенно, с легким, приятным акцентом, и, получив пятерку, солидно сел на свое место.

… В конце урока, когда до сигнала осталось минуты две, Веденкин объявил:

— Воспитанник Кошелев Илья, завтра, в воскресенье, я приглашаю вас к себе в гости, домой. Зайду за вами в 12 часов дня.

От неожиданности и радости лицо Илюши залил румянец, и его розовые уши-лопушки, казалось, еще более оттопырились. Он не нашел, что ответить и молча встал, одергивая гимнастерку. Все смотрели на Кошелева, словно он получил награду, и только Авилкин хихикнул:

— Подумаешь… в гости… — Но всем было ясно, что это — от зависти…

* * *

Виктору Николаевичу особенно нравилось работать с малышами. В училище он преподавал и в первой роте (где была в этом году программа девятого класса) и там увлекался и щедро тратил силы. Но настоящее наслаждение, приносившее ощущение полноты жизни и счастья, он получал от работы с маленькими.

До Отечественной войны Веденкин читал лекции в Учительском институте, случалось работать и в техникуме, и в школе взрослых, но всегда его тянуло именно к «мелюзге», как ласково называл он малышей.

Трудно сказать, что привлекало его к этой возне с маленькими. Может быть, их доверчивость и детская восприимчивость ко всему новому, ощутимая податливость души, готовой принять ту форму, которую придает ей мастер. Может быть, подкупали широко раскрытые глаза, жадно вбирающие мир, или необходимость для учителя предельно оттачивать каждую деталь своего рассказа, отбирать самые точные слова и красочные образы. Не раз представлялась Веденкину возможность поступить в аспирантуру, но он упорно обходил ее. И когда жена, Татьяна Михайловна, подтрунивая, говорила:

— Видно, так ты и умрешь школьным учителем… — Виктор Николаевич отвечал убежденно:

— Видишь ли, Танюша, каждый человек должен использовать свои способности наилучшим образом и, если это можно, — по велению сердца. Нет для меня слаще труда, чем просвещение мелюзги. Почему же не быть мне их «профессором»? Аспирант стремится стать кандидатом, кандидат — доктором, потому что неистребимо в человеке желание совершенствоваться и в этом движении вперед удовлетворять интеллект и… если хочешь, здоровое честолюбие. Ну, а коли я все это нахожу в работе с ребятами?

… Веденкин мог часами обдумывать завтрашний урок, перебирать в памяти факты и события, группировать и разъединять их, бережно откладывать нужное и нещадно браковать лишнее. Важно было сначала продумать, о чем маленьким не следует говорить. И потом уже — как преподнести материал. Ему хотелось так рассказать о Святославе, чтобы ребята вдруг увидели перед собой суровое лицо воина, с синими глазами, такими же, как у его матери княгини Ольги, с густыми бровями, сросшимися на переносице; увидели дымные походные костры в степи, услышали призыв Святослава: «Не посрамим земли русской!» и ответный могучий клич: «Потягнем!», храп коней, скрежет скрестившихся мечей, свист аркана и вкрадчивый шелест стрел; чтобы ребята увидели, как молодой Святослав с разрубленной ключицей отбивается один от сотен печенегов и падает, окровавленный, на осеннюю пожелтевшую траву, и свирепый печенежский царь Куря, злорадно усмехаясь, склоняется над ним.

Маленькие сердца загорались, когда Веденкин вызывал, живые картины прошлого. Вот мужественный Дмитрий… вдавлены у него на груди латы от ударов вражеских копий, кровь запеклась на вьющейся бороде, но рука не устает разить татар на славном Куликовом поле; вот вольнолюбивый Разин мчится степным вихрем, пригнув к гриве коня красивое, в едва заметных оспинках, лицо — и кичливое боярство трепещет перед грозным для них Степаном. А вот, отдав приказ сжечь полковые знамена, скачет на санях из неприветливой для захватчиков России — Наполеон. Он оброс щетиной, заиндевел, сгорбился. Покорить нас захотел!..

* * *

На следующий день без пяти двенадцать Виктор Николаевич вызвал в ротную учительскую Кошелева. Мальчик робко постучал в дверь и, получив разрешение войти, смущенно остановился на пороге, едва слышно поздоровался. Видно, ему хотелось сказать что-то, но он стеснялся.

— Ты, Илюша, не раздумал пойти ко мне в гости? — подошел к нему Веденкин.

— Нет… да… раздумал, — запинаясь, чуть слышно ответил Кошелев, потупив голову.

— Почему же это вдруг? — удивился майор.

— Мне очень хочется к вам… — решился, наконец, Илюша, — но стыдно перед ребятами… Я иду, а они остаются…

— Ну, это пусть тебя не смущает, — успокоил Виктор Николаевич, — в следующий раз я других приглашу. Шагом марш одеваться! — шутливо подтолкнул он Кошелева.