Алые песнопения - [3]
— Исчезнем! — воскликнул Хейадат. — Все в разных направлениях. Я улечу в Париж…
— Йяшар, ты меня не слушаешь. Слишком поздно, — сказал Раговски. — От него не спрячешься. И я тому доказательство.
— Ты прав, — согласился Хейадат. — Париж — слишком очевидно. Куда-то подальше, а затем…
Пока Хейадат лихорадочно излагал свой план, Элизабет Коттлав, очевидно, смирившись с текущими обстоятельствами, решила поговорить с Раговски более непринуждённо.
— Сказали, что твоё тело нашли в храме Феместриона. Странное место, Джозеф. Как ты там оказался? Он тебя туда привёл?
Раговски замер на секунду и посмотрел на Коттлав.
— Нет, — проговорил он. — Вообще-то я сам там спрятался. За алтарем там есть комнатка. Она крохотная. В ней темно. Я… я думал, что буду там в безопасности.
— А он всё равно тебя нашёл.
Раговски кивнул и поинтересовался:
— И как же я выглядел? — его голос невольно дрогнул.
— Меня там не было, но по отчетам всех очевидцев — ужасающе. Он бросил тебя в той норе, а крюки так и остались в теле.
— Ты рассказал ему, где хранишь все манускрипты? — спросил Полтэш.
— Мне цепь с крюком желудок через задницу тянула, так что да, Арнольд, рассказал. Я визжал, как крыса в капкане. А потом он бросил меня там, и та цепь с крюком медленно потрошила меня, пока он не побывал в моём доме и не снёс в храм всё, что я припрятал. Помню, я так жаждал смерти, что буквально молил его добить меня. Я рассказал ему даже то, о чём он не просил. Мне хотелось лишь умереть. В конце концов, моё желание исполнилось. И никогда в жизни я не был так благодарен.
— Иисусе! Увидь и зарыдай! — воскликнул Феликссон. — Взгляните на себя — разинули рты на его болтовню! Мы воскресили сукина сына не для того, чтобы слушать его сраные страшилки, а ради ответов.
— Ответов захотел?! — рыкнул Раговски. — Тогда слушай. Возьми бумагу и запиши местонахождение каждого известного тебе гримуара, памфлета и предмета силы. Каждого. Рано или поздно он всё равно получит нужную информацию. Лили, ты — у тебя ведь имеется единственная существующая копия «Жестокостей» Сендереггера, так?
— Возможно…
— Пиздец, женщина! — покачал головой Полтэш. — Он же пытается помочь.
— Да. Имеется, — сказала Лили Саффро. — Она в сейфе под могилой моей матери.
— Запиши. Адрес кладбища. Номер участка. Нарисуй чертову карту, если нужно. Главное, чтобы ему было не сложно искать. Тогда можно надеяться, что он отплатит той же монетой.
— У меня нет бумаги, — пискнул Хейадат внезапно пронзительным, детским от страха голосом. — Кто-нибудь, дайте бумагу!
— Держи, — сказала Элизабет, вырвав листок из записной книжки, которую она только что достала из кармана.
Полтэш писал на конверте, прижав его к мраморной стене мавзолея.
— Не понимаю, как это удержит его от манипуляций с нашими мозгами, — сказал он, рьяно покрывая конверт малопонятными каракулями.
— Не удержит, Арнольд. Это всего лишь жест повиновения. Что-то, с чем никто из нас не был особо знаком. Но вдруг, — а я ничего не гарантирую — вдруг сработает.
— О, Боже! — воскликнул Хейадат. — Я вижу свет в щелях.
Маги оторвались от письма, чтобы посмотреть, о чём речь.
Холодный голубой свет проникал в мавзолей сквозь узенькие щели между мраморными блоками.
— Пришествие нашего гостя неизбежно, — сказал Раговски. — Элизабет, дорогая…
— Да, Джозеф? — откликнулась она, не отрываясь от лихорадочного письма.
— Будь добра, освободи меня, пожалуйста.
— Одну минутку. Дай мне закончить список.
— Будь ты проклята! Отпусти меня! — вспыхнул Раговски. — Я не хочу быть здесь, когда он явится. Не хочу больше видеть его ужасное лицо, никогда!
— Наберись терпения, Джозеф, — сказал Полтэш. — Мы всего лишь следуем твоему совету.
— Кто-нибудь, верните мне смерть! Я не могу снова пройти через это! Никто не должен переживать такое дважды!
Свет, рвавшийся в мавзолей, становился всё ярче, и к нему присоединился скрип, с которым один из огромных мраморных блоков медленно выдвигался со стены на уровне человеческой головы. Когда он высунулся дюймов на десять, пришел в движение другой блок, находившийся в стене левее и пониже первого. Спустя несколько секунд пошевелился и третий камень, уже правее и повыше. Серебряно-голубые лучи яркого света, расплетавшие стену, прорывались внутрь с появлением новых щелей и трещин.
Возмущённый равнодушием своих воскресителей, Раговски продолжил разрушение некромантических трудов Коттлав с места, на котором прервался. Он схватил алебастровые чаши и швырнул их о движущуюся стену. Потом он стянул погребальный пиджак, опустился на колени и принялся с его помощью стирать цифры, написанные Коттлав безупречно непрерывной спиралью. Пускай Раговски был мёртв, пока он оттирал пол, на лбу у него выступила испарина. Жидкость была тёмной и густой. Она собиралась в морщинах и, наконец, срывалась на пол, пятная его смесью бальзамировочных химикатов и собственных гнилостных соков мертвеца. Но старания Раговски начали себя оправдывать: блаженная немота подымалась вверх от кончиков его пальцев, ширясь конечностями тела; томная усталость собралась позади глаз и осела в пазухах — полужидкое содержимое черепа Раговски ответило зову гравитации.
