Алые маки на серых скалах - [81]

— Будет выполнено, товарищ Камо! — бодро обещала Ася.

Коротко и просто было сказано это, и девушка еще не успела рта закрыть, как Камо исчез на шлюпке в ночной мгле. Несколько секунд подруги еще слышали весельный скрип, а потом и это смолкло. Перед ними были безбрежное темное море да окутанный мраком ночи пустынный берег. Кругом стояла ясная, безмятежная тишина. Девушки молчали: они понимали, в каком трудном положении находится их боевая подруга. Поэтому никто не проронил ни слова, чтобы дать Асе возможность сосредоточиться и хорошенько подумать, куда вернее всего держать им путь.

Часть четвертая АЛЫЕ МАКИ НА СЕРЫХ СКАЛАХ

1

Ася, вступив на родную бакинскую землю, должна была вправду чувствовать себя как дома. Но за год отсутствия многое тут изменилось: в городе хозяйничали мусаватисты и английские интервенты. Что сталось с друзьями, Ася тоже не знала…

Но ведь недаром Камо взял ее в Особый отряд, который должен был действовать на юге.

Сейчас, на берегу, первой мыслью было пойти к своей подруге Амалии. Но Ася тут же передумала, вспомнив, в какой тесноте ютилась ее семья. Другой близкий человек, конечно, если враги оставили ее в живых, была Арусяк Габриелян.

И Ася повела девушек на Магазинную улицу, что находилась напротив Московских бань. Шли обе Ани за Асей гуськом, в полном молчании. Двигались в темноте с большой осторожностью, как легкие тени. К счастью, до самого дома Габриелянов ни одной души на пути не встретилось. Кстати, почему эта улица называлась Магазинной[5], никто не знал: на ней не было ни одного магазина, зато были три огромные бани. И Ася знала, что одна из них, с отдельными номерами, пользовалась среди бакинцев плохой славой…

Оставив подруг в темной подворотне, Ася потихоньку поднялась на второй этаж к Габриелянам. Дома ли Арусяк? Быть может, тоже где-то скрывается? Год назад Арусяк уходила по вечерам в рабочий клуб и порой всю ночь оставалась там по заданиям подполья.

Счастье и здесь улыбнулось Асе: на тихий скребок по стеклу Арусяк моментально открыла дверь. В темноте, сразу не узнав Асю, она приняла ее за свою сестру Марусю.

— Ну, заходи же! Сколько раз говорила тебе, чтобы оставалась там, где ночь застанет. Убьют же! — выговорив это, Арусяк прошлепала босыми ногами к своей постели, оставив дверь открытой. Затем, увидев, что никто не заходит, бросилась снова к двери и попала в объятия подруги.

— Ася! Откуда? Ты ведь, я слышала, в Советской России живешь? Вот прелесть, что ты здесь… И Ами обрадуется!

Ася предупреждающе подняла руку и тихо зашептала в самое ухо девушки, что она не одна, что во дворе в тревожном ожидании ждут ее две русские подруги из Москвы.

Арусяк поняла подругу с полуслова.

Габриелянам совсем не просто было приютить трех человек в своей малюсенькой квартирке в такое тяжелое время. Но Арусяк бодро сказала:

— В тесноте, друзья, да не в обиде!

Услышав шум, проснулась бабушка. Это была согнутая ревматизмом женщина. Когда она ходила, руки ее почти касались земли. Всю жизнь бабушка пекла лаваш у горячего тондыра, сгибаясь в три погибели, чтобы прилепить тонко раскатанное тесто к стенкам глубокой, обмазанной глиной ямы.

— С одного бока невыносимая жара бьет в лицо из тондыра, а с другого — сквозняк в спину из открытой двери… Вот и скрючилась, — за чаем, поймав на себе сочувствующие взгляды девушек, объяснила старушка.

— А что это значит — тондыр? — полюбопытствовала Аня Новикова.

И начала бабушка объяснять, как устроена печь-тондыр у армян. Что топится она по-черному… Но что лаваш ни в какой другой печи не испечешь… Она плохо говорила по-русски, но понятно.

— И всю жизнь в чужой дом была ацтух, понимаешь? Наверное, сотни пуд хлеба спекла, понимаешь?

— Господи, чего же не понимать! По вас видно, что сложа руки не сидели! — с сочувствием воскликнула Аня Новикова.

— Зят мой, их отес, тоже был пекарем. Начал с мальчика на побегушках, а потом сам мастер. Мечтала разбогатеть, дом построить, а его перерезало поездом на железке. Их была целая орава, кормить надо. А мат — малограмотный, тихий. Стал ацтухом я, а около хлеб, пусть и чужой, одним запахом сыт будешь. Вот и вырастил их.

Она показала на Арусяк и ее сестру Марусю, которая только что пришла домой. Невысокие, но крепкого сложения внучки смущенно заулыбались. Видно было, что они очень любили свою словоохотливую бабулю и потому не хотели обидеть ее и перевести разговор на другую тему.

Старая женщина рассказала, как она бросилась в ноги односельчанину, и тот помог самую старшую, Марусю, устроить в азбучный класс женской гимназии на государственный счет. Училась девочка усердно и была почти круглой отличницей. Когда ей исполнилось двенадцать лет, родственники начали настаивать, чтобы ее выдали замуж.

— Какая учеба при вашей бедности? Сбудь ее с рук, легче будет остальных детей вырастить, — уговаривали они ее мать. Та колебалась, а бабушка проявила твердость и поддержала внучку, у которой были на этот счет свои планы.

Мария стала заниматься репетиторством — учила купеческих детей русскому языку, помогала матери. Бабушка, видно, гордилась старшей внучкой, и не только сама говорила о ней, но и ее заставила рассказать о себе. Оказалось, что Маруся успела за эти годы много поездить и увидеть.