Алые маки на серых скалах - [115]

Баку ликовал. Звуки «Марсельезы» заполнили улицы. С песнями и знаменами бесконечными колоннами шли портовые рабочие, нефтяники, студенты, учащиеся… Несмотря на усталость после трудного похода, бойцы Красной Армии присоединились к бакинскому пролетариату…

«Да здравствует Азербайджанская Советская Социалистическая Республика!» — народ извещал мир о своей победе огромными транспарантами.

«Начало советскому движению положено на всем Востоке, во всей Азии, среди всех колониальных народов» — эти ленинские слова из его речи на II конгрессе Коминтерна газета «Бакинский рабочий» напечатала утром крупными буквами на первой полосе и разъясняла:

«Осуществилась ленинская идея о диктатуре пролетариата в союзе с крестьянством и автономной национальной советской республике. Баку стал первым форпостом социализма в Закавказье и на всем Востоке».

На митинге у здания бывшего парламента выступили с речами Киров, Орджоникидзе, Микоян. Говорили рабочие-нефтяники… Один преклонного возраста сгорбленный азербайджанец поднялся на трибуну и с минуту от волнения не мог говорить. Потом все же пересилил себя и дрожащим от сдерживаемых слез голосом, сказал:

— Родные мои, пришли! Думал, не доживу до этого дня… Господи, как мы продержались! Ведь собака и та у хорошего хозяина имеет собственную конуру! А мы? Видели, в каких бараках ютится рабочий люд? Все спят вповалку: и мужики, и бабы, и ребятишки. А многие с промыслов после смены так и не уходят. Некуда! Многие живут в пещерах, вроде дикарей…

Старик, чуть передохнув, снова заговорил, видно, хотел до конца высказать все, что накипело:

— Ждали лучшего, на бога надеялись… Так и проходила жизнь, как на вокзале. Теперь пришел наш черед жить. Я-то не увижу радости. Я уже одной ногой там… Но внуки мои, я знаю, будут жить по-человечески… Да вы не глядите, что я плачу! Это счастливые слезы, это от радости…

Махнув рукой, старик сошел с трибуны. За ним один за другим поднимались рабочие. Такие митинги стихийно возникали на площадях, бульварах, на морском берегу… Людей словно прорвало, все хотели говорить. Каждому было что сказать. И каждый знал, что найдет в душе слушателей сочувствие и отклик. Народ, разноязыкий и многоцветный, обрел свободу и готов был грудью защищать свою власть — власть Советов.

Утопающие в зареве алых знамен улицы и площади еще были полны народа, когда Ася тихо-тихо оторвалась от товарищей и поспешила на свое первое свидание с Цолаком.

Путь от центра был неблизким, и Ася, боясь опоздать, почти бежала. Наконец во всем блеске показался ослепительно яркий Каспий, озаренный майским солнцем. День выдался чудесный. Казалось, и земля, и небо, и огромное море сегодня, в день победы, празднично принарядились, чтобы радовать собой людской глаз.

Ася еще издали увидела ожидавшего ее у «Девичьей башни» Цолака. Сердце радостно забилось: ведь пришел! Вспомнил! Не успела она подойти к нему, как он заключил ее в объятия.

— Ася! Асек!

— Цолак! Не надо, отпусти! Люди увидят!

— Да пусть люди видят! — отвечал он. — Я ждал этого часа целую вечность! Целую жизнь! Ты лучше скажи — любишь? Любишь?

«Глупый, безумный Цолак! — мысленно упрекнула она. — Разве в такие минуты спрашивают об этом! Разве не слышишь, как ответно бьется мое сердце?»

Хорошо понимая это, он все же упорно ждал ответа на извечный вопрос всех влюбленных в мире!

— Э-э, да ты, оказывается, совсем маленький! Я люблю тебя, азиз-джан, очень, очень люблю! Ты мой родной и единственный! — серьезно, раздельно сказала она. От былой ее застенчивости и тени не осталось. Если этому большому ребенку обязательно нужны слова, так зачем же скупиться на них? — А теперь пошли, — опомнилась она и потянула Цолака за руку.

— Повтори! Повтори, Асек! Я оглох и ничего не слышал! — шагая с ней рядом и стараясь заглянуть в глаза, потребовал Цолак.

— Сумасшедший! На нас и впрямь обращают внимание!

— Сватов послать к твоему отцу? — вдруг круто остановил он Асю.

— Разве мы давно не сосватаны? Зачем? Шагай рядом, и все! — Она снова взяла его за руку и повела за собой, как малого ребенка.

— Так бы шагать и шагать вместе всю жизнь! — воскликнул Цолак и крепко сжал в ладони ее пальцы.

«Как страшно быть так бессовестно счастливым! Вокруг ведь еще столько горя», — подумала в эту минуту Ася…

Наконец камовцы свободно вздохнули. Кончилась мучительная конспирация. Они были бесконечно счастливы и горды, что вместе со всеми внесли и свой посильный вклад в свободу пролетариата. Клятву жизнью, данную каждым из них, они свято выдержали.

Радость этих незабываемых дней была омрачена предстоящей разлукой со многими товарищами. Кончилось подполье в Баку, но гражданская война за Советскую власть еще во многих местах продолжалась, и Аня Новикова стала просить Камо направить ее на бронепоезд, прибывший в Баку, с тем, чтобы уехать на нем на фронт, который продвигался уже к границам Армении и Грузии.

…Еще в Москве, когда Аня заполняла анкету для поступления на курсы Кремля, в графе, где говорилось, что по окончании курсов красных командиров обязуется год прослужить в Красной Армии, она написала: «На всю жизнь».

Поэтому Камо понимал, что удержать Новикову не удастся: она ведь не успокоится до тех пор, пока где-то враги революции заливают кровью народа родную землю…