Альв - [82]

Возвращение Альв, однако, все изменило, притом сразу и самым драматическим образом, и уже через несколько минут красавчик Николао, его пассия и наиболее преданные клевреты графа – вне зависимости от пола и социального положения – сидели голыми на цепи. Железные столбы возникли, казалось, из ниоткуда в центре хозяйственного двора. К ним несчастные и были прикованы за шею. Когда и как они лишились одежды, кто сковал их цепями и, как Альв узнала, кто из слуг, стражников и разного рода приживалок относится к «ближнему кругу» графа д’Авеллино – так и осталось для Якова тайной. Однако, представляя себе, пусть и в самых общих чертах, колдовские возможности своей практически жены, он предположил, что здесь не обошлось без особой магии этого удивительного места, – а если точнее, без того симбиоза, в котором, по-видимому, состоят Альв Ринхольф, княгиня Горицкая и ее родовой замок.

Совершенно неожиданно возвращение домой оказалось для Альв весьма серьезным испытанием, и прежде всего потому, что все здесь, в Черном замке – буквально каждая мелочь, любой знакомый ей прежде человек, предмет, пейзаж или запах, – будил воспоминания прошлого, и часто это было совсем не то, о чем ей хотелось бы вспоминать. В ее прошлом оказалось слишком много такого, что лучше всего было бы просто забыть, но все произошло с точностью до наоборот, и Альв испытывала сейчас боль и стыд, узнав наконец, какой она была на самом деле. Еще неприятнее было думать о том, как отреагирует на эти откровения Яков. Свев был слишком порядочным человеком для этого мира, этого времени и подлинной Альв Ринхольф. Но и скрывать от него правду казалось недостойным. И она не скрывала, показывая ему замок и комментируя увиденное. Яков шел рядом, смотрел, кивал, подавал подходящие случаю реплики, но при этом не сказал ей ни слова, если иметь в виду то главное, что тревожило Альв.

– Не молчи! – в конце концов потребовала она, когда, пройдя анфиладой изысканно декорированных залов, они вошли в ее рабочий кабинет.

– Не молчу, – усмехнулся Яков, без стеснения рассматривая портрет Хозяйки полуночи, повешенный в простенке между двумя узкими витражными окнами. – Слишком мрачно, ты не находишь? В жизни ты выглядишь куда лучше.

Одетая во все черное – черное платье, перчатки и вуаль, отброшенную назад, чтобы открыть лицо, – она выглядела болезненно бледной и мрачной, а от взгляда темно-синих глаз становилось по-настоящему страшно.

– Ты знаешь, о чем я спросила! – раздраженно бросила Альв, с трудом отведя взгляд от того самого колье работы Бенвенуто Челлини, которое они так удачно сбыли с рук в Гамбурге.

– Ты, верно, забыла, – повернулся к ней Яков, – но ты меня об этом уже спрашивала. Первый раз после боя с ульфхеднарами. – Он поднял руку и убрал упавшую Альв на лоб прядь. – А второй раз…

– После истории с сестрами Гендуль, – закончила она за него фразу. – Я не беспамятная, Яков. Больше нет! И я все помню: и мои вопросы, и твои ответы. Но это было раньше.

– Что изменилось теперь?

– Ко мне вернулась память.

– Я так и предположил, – кивнул Яков. – Это что-то меняет?

– Меняет! – Как ни странно, ей захотелось закричать или заплакать, но это было неправильно, и она не поддалась слабости.

– Что именно это меняет? – Яков смотрел ей в глаза, и Альв не могла отвести взгляд. Стояла, вздернув подбородок, и смотрела снизу вверх, стараясь, чтобы казалось, что разговаривает с ним на равных. – Впрочем, дай угадаю! Ты вспомнила, каково это – быть Темной госпожой, и некоторые подробности твоей прежней жизни тебе не понравились…

– Ты так говоришь, потому что ничего толком обо мне не знаешь!

– Да нет, милая! – улыбнулся Яков, и в его улыбке не было ни страха, ни презрения, ничего из того, что она боялась там увидеть. – Я действительно не знаю пока всех фактов, но общая картина ясна. Ты была такой, – кивнул он на портрет, – какой тебя изобразил художник, но я-то полюбил совсем другую женщину. А подробности твоей биографии…

– Это колье мне подарил Винченцо Гонзага, герцог Мантуи, и он же подослал ко мне убийц на маскараде в Венеции!

– Такое случается, – без тени удивления констатировал Яков. – У нас, в Себерии, говорят: от любви до ненависти – один шаг.

– Мне пятьдесят три года! – упорствовала Альв.

– А выглядишь максимум на двадцать три…

– Николао не первый мой любовник.

– Так и у меня до тебя были женщины, – усмехнулся в ответ Яков. – Не анахорет, одним словом.

– Я… – начала было Альв, но остановилась, не в силах выбрать, о чем еще ему рассказать. – Яков, я стала виверной по доброй воле, желая получить силу и власть над полуночным миром, а виверна – хищник…

– Но хищник, обремененный кодексом чести, разве нет? – прервал ее Яков.

– Тебя это утешает? – прямо спросила она.

– Меня это примиряет с той действительностью, в которой нам предстоит жить, – ответил он так же прямо. – Я не идеалист, Альв, не диванный стратег и не кабинетный философ. Я воевал, знаешь ли, да и в мирное время… дознаватель убойного стола, Альв, видит не меньше крови и грязи, чем фронтовой разведчик, но и не больше. Так что я вполне могу судить о том, с чем я смогу жить, а с чем – нет. Ты ведь меня об этом спросила?