Альтернативная история - [174]

Мы хоть и были убежденными маленькими республиканцами, однако сердца у нас невольно сжимались, когда он рассказывал нам о гибели своей семьи. Молодого императора Максенция схватили в собственном дворце и расстреляли вместе с женой и детьми у входа в королевскую баню. Камилла, второго по старшинству, князя Константинопольского, революционеры выследили на рассвете на улицах Вены и зарезали на ступеньках храма Кастора и Поллукса.

Принц Флавий, третий брат, бежал из столицы в крестьянской телеге, спрятавшись под корзинами винограда, и основал правительство в изгнании в Неаполе, однако не успел пробыть императором и недели: его схватили и казнили. Таким образом, право престолонаследия перешло к шестнадцатилетнему принцу Августу, который учился тогда в университете в Париже. Не зря ему досталось такое имя: первого императора звали Августом, и его тезка Через две тысячи лет стал последним. Он правил всего три дня: потом бойцы Второй Республики разыскали его, поставили перед строем солдат и расстреляли.

Из всех принцев в живых остался один только Квинтий Фабий. В суматохе о нем как-то забыли. Он был почти мальчиком, и, хотя формально он был теперь Цезарем, ему и в голову не пришло заявлять свои права на престол. Преданные сторонники переодели его в крестьянское платье и вывезли из Рима, когда столица еще была охвачена пожаром, и так он стал изгнанником — как оказалось, пожизненно.

— Мне всегда было где остановиться, — рассказывал он. — В отдаленных городках, где Республика так и не утвердилась по-настоящему, в глухих провинциях, в таких местах, о которых вы никогда и не слыхивали. Республиканцы искали меня поначалу, но не очень-то ревностно, а потом прошел слух о моей смерти. Под развалинами дворца в Риме нашли скелет какого-то мальчика и объявили, что это мои останки.

Теперь я уже мог перебраться куда угодно, хотя все время приходилось скрываться, все время терпеть нужду.

— А когда вы перебрались сюда? — спросил я.

— Почти двадцать лет тому назад. Друзья рассказали мне, что здесь есть охотничий домик, более или менее сохранившийся со времен Революции, что никто туда не ходит и там можно жить спокойно. Я и жил. И еще поживу, сколько мне там осталось. — Он потянулся было за вином, но руки у него так дрожали, что Фрейя взяла у него бутылку и налила вина в бокал. Он выпил его одним глотком. — Ах, дети, дети, какой мир мы потеряли! Какое это было безумие — разрушить Империю! Какие величественные были времена!

— Отец говорит, что простому народу никогда так хорошо не жилось, как при Республике, — сказала Фрейя.

Я стукнул ее пяткой по ноге. Она бросила на меня недовольный взгляд.

Квинтий Фабий грустно сказал:

— Я не хочу обидеть вашего отца, но он не видит дальше своей деревни. А мы могли одним взглядом окинуть весь мир — так нас учили. Империю, всю мировую Империю. Думаете, боги отдали бы Империю в руки кому попало? Любому, кто сумеет прорваться к власти и объявить себя Первым консулом? О нет, нет, Цезари были избраны из всех прочих, чтобы служить опорой Pax Romana, всеобщему миру, столько времени царившему на планете. При нашем правлении, с тех пор как Империя достигла своего полного развития, на земле царил лишь мир, мир вечный и неколебимый. А теперь, когда нет больше Цезарей, сколько, по-вашему, этот мир еще продержится? Если один человек может захватить власть — значит, сможет и другой, и третий. Будет еще пять Первых консулов разом, помяните мое слово. А то и пятьдесят. И каждая провинция захочет сама стать Империей. Помяните мое слово, дети. Помяните мое слово.

В жизни я еще не слышал таких крамольных речей. И таких нелепых. Pax Romana? Да какой там Pax Romana! Старый Квинтий Фабий думал нас убедить, будто Империя принесла прочный и нерушимый мир всему миру и сохраняла его двадцать веков кряду. А как же Гражданская война, когда греческая половина Империи пятьдесят лет воевала против латинской половины? А две Войны за воссоединение? А разве не вспыхивали то и дело бунты по всей Империи? Да почти ни один век без них не обходился: в Персии, в Индии, в Британии, в Африканской Эфиопии. Нет, думал я, все его слова — просто ложь. Долгие века Империи были веками беспрестанного жестокого угнетения, когда дух народа подавляли только силой оружия. Настоящий Pax Romana воцарился только в наше время, с приходом Второй Республики. Так меня учил отец.

Но Квинтий Фабий был просто старик, живущий воспоминаниями о своем чудесном, утраченном детстве. К чему было затевать с ним споры о таких вещах? Я просто улыбался, кивал да все подливал ему вино, когда стакан пустел. Мы с Фрейей сидели как зачарованные, а он рассказывал нам, час за часом, о том, как это было — расти в королевской семье в последние дни Империи, перед тем как истинное величие навсегда покинуло наш мир.

Когда мы уходили от него в тот день, он отыскал для нас еще кое-какие подарки.

— Мой брат был страстным коллекционером, — сказал он. — Все его дворцы были битком набиты сокровищами. Теперь ничего не осталось, кроме того, что вы видите здесь, — об этом никто не вспомнил. Кто знает, что станется со всем этим, когда я умру? Но я хочу, чтобы у вас осталось вот это. Вы ведь были ко мне так добры. Пусть будет память обо мне. И пусть всегда напоминает вам о том, что было и ушло.