Альтераты: миссия для усопших - [43]

Ромка озадаченно почесал затылок:

— А чёрт ее знает, — пробубнил.

Он подошел к двери, дернул рычажок, оглянулся на парней — в глазах замер испуг:

— Заперто.

Санька и Горыныч полезли проверять, дергали ручку, толкали плечом — всё бесполезно. Ромка прислушался: издалека отчетливо доносился женский визг, отчаянный и протяжный.

— Гаша! — догадка пронеслась в голове.

Нырнули в проход напротив входной двери, помчались на шум, уже не разбирая дороги, через большой зал с упирающимися в синеву потолков барельефами, через сумрачную серость массивной колоннады. Ромка понимал, что они уже ТАМ. Цеплялся сознанием за приметные повороты, углы, пыльные вычурные канделябры, запоминал дорогу обратно.

— Сюда! — крикнул Горыныч, юркнул в сторону и тут же растворился в темноте за колоннадой.

— Вернись! Не разделяться! — крикнул ему Чижов, но поздно, Сенька уже скрылся из вида.

Ромка обернулся к Пашке и Саньку:

— Нам нельзя разделяться, мы не найдем дорогу назад. Запоминайте все!

— Верняк, щас мапчик дровним, хоть это и не мой скилл, — он полез в карман, достал длинный замызганный чек из продуктового. — Пенсил имеется?

Пашка отрицательно покачал головой:

— Так запоминать будем. Давай чеком твоим пометим проход, через который Сенька прошел, вернёмся к нему, как Гашу найдем.

И он оторвал белый клочок и насадил его на стрелу мрачного амурчика.

Справа, совсем близко от них, раздался короткий визг. Донеслись звуки схватки. Все трое бросились в проявившийся в темноте проём.

— Центральный зал, переход направо напротив ребенка со стрелой, коридор из синего камня, — громко отметил Пашка на ходу, чтобы все запомнили.

Коридор, по которому они мчались, действительно, был выложен из одинаково квадратных плит, примерно, двадцать на двадцать сантиметров каждая. Ярко-синего цвета.

Впереди мелькнул отсвет и выход в другое помещение, из него-то и доносились звуки отчаянной битвы.

Ромка ускорился.

«На днях я сделал Усейна Болта, — пульсировало в висках. — Надо ещё чуть быстрее».

На таком расстоянии проявилась прозрачно-голубая плёнка, преграждавшая пусть внутрь и приглушавшая звуки. Перед ней стоял, выставив вперед широкие ладони, Ромкин дед, Василь Федорович, в любимой ещё при жизни красно-бордовой клетчатой рубашке и спортивных штанах с начесом.

— Стоять!!! — гаркнул он так, что с потолка посыпалась мелкая каменная крошка.

Ромка остолбенел. В последний раз он видел своего деда вот так же как сейчас, почти пять лет назад. В конце лета, перед отправкой внука домой тот брал с него обещание доклеить Ан-140, «антошку-коротышку» и все совал в руки старый потрепанный альбом. А он, Ромка, отнекивался.

«Рюкзак и так полный, не хочу всяким хламом забивать».

И самолетик так не доделал. Лерка пришла, сказала — обижается дед. И за тот фотоальбом обижается.

«Неужели она его вот так же видела?» — мелькнуло в голове. В спину ударились Санька Тихомиров и Пашка.

— Что за чел? — Санёк выглянул из-за плеча.

— Это мой дед, — прошептал Ромка.

Старик посмотрел на парней исподлобья:

— Куда прёте?! Не видите блазня? — он выставил вверх большой палей и показал за спину, туда, где поблескивала в темноте голубоватая пленка. Совсем такая, как в Ромкиных видениях.

— Что за блазень? — удивился Тихомиров и пргладил фиолетовые волосы: присутствие деда вызывало у него тревогу.

Пашка пожал плечами.

— Дед, — Чижов едва узнал собственный голос. — Это ты?

— А кому ж ещё? — дед сварливо оценил его одежду, задержался на волосах, потёртых джинсах. — Фу, волосья отрастил, как баба, одёжу будто у старьёвщика умыкнул.

— Дед, ты как здесь оказался? — Ромка не верил своим глазам. Родное ворчание. Словечки, знакомые с детства, недовольный прищур. Это ведь не может быть обманом? Миражом?

Или может?

Старик отошел от плёнки, подталкивая от неё и парней:

— Как, как… Тебя, засранца, оставь без присмотра…

В комнате за голубой плёнкой истошно кричали. Дед вздохнул, толкнул в сторону центральной залы настойчивее, Ромка уворачивался, пытался посмотреть, что там, за дедовой спиной:

— Там кричит кто-то, помочь надо…

— Надо-не надо. Ещё бы знать, что оно там, то что верещит так, — ворчал дед, цепляя внука за воротник куртки. Ромка отпрянул от него, вцепился в ярко-синие стены:

— Там подруга наша должна быть, Агафья. Она в беду попала!

Дед остановился и уставился на него:

— Да с чего ж ты, такой умный, взял это? Говорю ж, блазень это, обманка. Нельзя туда. Нету там ничего живого.

— А Гаша? — Санёк недоверчиво выглянул из-под дедовой руки.

— Говорю же — блазень вас, дураков, туда заманивает, человечинкой покормиться желает.

Парни переглянулись. Даже в синеватом полумраке было видно, как вытянулись и побледнели их лица.

Старик выволок их в центральный зал, бросил к стене.

— Откедова пришли, помните? — спросил хмуро. Парни кивнули. — Вот туда и топайте. А я здесь посторожу.

Он отвернулся, всматриваясь в синеву.

Парни несмело двинулись к выходу. Ромка не шелохнулся.

— Дед, скажи, что это за место такое? Что это за блазень — это тот, который зеркальный?

Старик недовольно посмотрел на внука:

— Балбес ты, Ромка. Тебе тикать отсюда надо, а ты разговоры разговариваешь. Разве мало бед случилось оттого, что навью тропу открыли неумеючи? Сколько крови надо теперь пролить, чтоб закрыть ее? Сколько жизней убить?