Альтераты: миссия для усопших - [31]

— Я тоже, — отозвалась Лерка. — Запаниковала.

Лерка облизала губы, словно решаясь на что-то, отвернула к окну: Москва медленно загоралась ночными огнями, отражалась в сверкающих лужах, рассыпалась фейерверками иллюминаций, продолжая праздник жизни.

— Мам, отчего ты мне не веришь? — когда Лера снова посмотрела на мать, в её взгляде исчезли последние крохи неуверенности.

Светлана Павловна опешила:

— В каком смысле?

— В смысле того, что я вижу. Тех, кого я вижу.

Мать, подцепив сброшенные дочерью сомнения, как вирус, подняла брови:

— Потому что тех, кого ты видишь, не существует.

— Откуда ты знаешь?

— Этого не надо знать или не знать. Этого просто нет, — Светлана Павловна попыталась рассмеяться. Вышло ненатурально.

Лерка плотно сжала губы:

— Знаешь, несколько веков назад люди так же говорили, что Земля плоская, и Солнце вертится вокруг неё. Всех, кто считал иначе, приводя сотни доказательств, называли еретиками. И даже сожгли Джордано Бруно на костре.

— К чему ты мне это все говоришь? — нахмурилась Светлана.

— К тому, что за сотни лет ничего не изменилось: то, что не видит большинство называется ересью, лженаукой или больным воображением. Я видела Дашку Синицыну сегодня в школе, вот так же отчетливо как тебя сейчас! И мне это не показалось. И никогда не казалось: ни в десять, ни в двенадцать лет, ни тогда, когда умерший два года назад Гашин дед рассказал, куда спрятал клад. Они приходят ко мне.

Леркина мать, широко распахнув глаза, уставилась на дочь. И Лерка поняла: проблема не в том, что мать не верит, а в том, что она не хочет верить.

Девушка устало прикрыла веки. Потянулась за капельками наушников.

— Гаша, кстати, завтра приезжает, — голос матери, натянуто-радостный.

— Зачем?

— Азалия попросила: они с Максиком на реабилитацию едут в Новосибирск, — улыбнулась мама. — Да, я и сама рада: не хочу, чтобы ты целый день дома одна была. Встретишь её? Что-то около половины второго, Казанский вокзал.

Лерка кивнула: Агафья — это хорошо. Хоть один человек в доме не будет смотреть на неё, как на сумасшедшую.

— Зачем?

— Азалия попросила: они с Максиком на реабилитацию едут в Новосибирск, — улыбнулась мама. — Да, я и сама рада: не хочу, чтобы ты целый день дома одна была. Встретишь ее? Что-то около половины второго, Казанский вокзал.

Лерка кивнула: Агафья — это хорошо. Хоть не будет смотреть на нее, как на сумасшедшую.

* * *

Это случилось минувшим летом. После очередной серии сеансов у Ивана Саввича, Лерке был рекомендован морской воздух, смена обстановки и приятные эмоции. Светлана Павловна вспомнила о своей троюродной сестре Азалии, проживавшей в Анапе.

У Азалии двое собственных детей — Гаша, примерно Леркиного возраста яркая и уверенная в себе красавица, и Максим, десятилетний отпрыск, болезненный на вид и на характер. Кроме Лерки к ней еще была отправлена родственница по линии мужа из Питера, Рита. Азалия поселила детей в летнем домике с удобствами во дворе, а основной дом активно сдавала отдыхающим — зарабатывала деньги.

Максику на лечение. У того, как выяснилось, сформировался тяжелый порок сердца. Требовалась не только операция, но и длительная реабилитация. Денег на которую у растившей в одиночку детей Азалии не было.

Лерка старалась держаться в стороне от Гашиных забав и ухажеров с их примитивными ухаживаниями и подкатами к «московской штучке», так что скоро она им надоела и могла наслаждаться теплым морем, мягким песчаным пляжем и незатейливыми развлечениями курортного городка.

Пока не случилась над их домом непогода. В ночь с одиннадцатое на двенадцатое июля разразилась страшная гроза. Белые молнии мелькали в чернильно-синей мгле, корчась в предсмертных судорогах, взрываясь утробным ревом, от которого содрогались внутренности.

Лерка не спала. Лежа на спине и закрыв глаза, она прислушивалась к тому, как громовые раскаты отдаются в груди. Соседняя кровать скрипнула, а следующее мгновение к ней под одеяло забралось костлявое тело Ритки и пристроилось ледяными ступнями к Леркиным ногам:

— Лер, можно к тебе, — прошептала родственница, перетягивая на себя тощее байковое одеяло.

— Ритка, блин, хоть ноги свои холодные не прислоняй! — в сердцах пробормотала девушка.

Рядом, через проход, организованный двумя допотопными тумбочками, вздыхала Гаша. Её шестилетний брат Максим перебрался к ней пятью минутами раньше и теперь лежал, широко раскрыв глаза, тревожно всматриваясь в полыхающую синевой темноту.

Вспышки молнии освещали фигуру, словно сотканную из лунного сияния. Лера присмотрелась: высокий старик в светлой, застёгнутой на все пуговицы рубашке. Он делал руки «козырьком», приглядываясь к встревоженным детям, иногда поправлял узкий ворот, словно тот ему мешал.

Лера закрыла глаза.

Под звуки удаляющейся грозы, услышала: кто-то прошёл около её кровати — она почувствовала холодок, прокравшийся тонкой струйкой по позвоночнику, и готова была поклясться, что этот «кто-то» склонился над ней — холодное дыхание слегка коснулось щеки.

Её это не касается.

Она на отдыхе.

В летней кухне тихо тренькнула посуда, скрипнула под кем-то невидимым в темноте табуретка. Хлопнула входная дверь, и, наконец, всё стихло. Кроме дождя. Он еще долго уныло барабанил по крыше, успокаивая в конец разыгравшееся воображение.