Алтайские робинзоны - [19]
Шура пошел вдоль по течению ручья, надеясь найти выход из пещеры. Становилось все темнее и темнее, наконец, ничего не стало видно. Шура нашел в кармане завалявшуюся бумажку, зажег её и поднял кверху. Идти дальше было некуда: пещера кончалась. Потолок ее стал низким, сверху капала вода, по стенам, мрачно поблескивая, бежали потоки. Внизу, прямо из-под стены, просачивался ручей. Сверху кое-где висели грязно-желтые сосульки.
«Сталактиты», — догадался Шура. Но как они были непохожи на те красивые грандиозные сталактиты, о которых он читал в книгах! Какие они были грязные и уродливые!
Бумага догорела. Наступила непроницаемая тьма.
Что, если в самом деле из пещеры нет выхода? Тогда… тогда он обречен умереть в этом подземелье голодной смертью.
Что, если в самом деле из пещеры нет выхода? Тогда… тогда он обречен умереть в этом подземелье голодной смертью.
Словно холодная скользкая змея проползла у него по спине при этой мысли. В изнеможении он опустился на мокрый камень. Сидел, опустошенный и подавленный, несколько минут, потом ползком добрался до ручья и стал жадно пить. Вода была противная, с большой примесью извести. Шура намочил лоб и мысли прояснились. Он немного успокоился. Не надо отчаиваться, пещера еще не исследована, возможно, что выход есть. А если нет, так разве в первый раз ему смотреть смерти в глаза? Это противно — всегда и всего бояться.
Он поднялся и медленно, ощупью пошел обратно. Миновал все отверстия в потолке, и снова очутился в темноте. Он подходил к стенам, ощупывая их, зажигал спички и осматривался, но выхода нигде не было. Пещера стал похожа на узкий, низкий коридор. Шура с тревогой заметил, что ручеек становится все меньше и меньше. Вода, должно быть, просачивалась ниже. Значит, вода не пробила выход на поверхность земли где-нибудь в склоне ущелья или долины.
Шура старался об этом не думать, чтобы не дать отчаянию овладеть собой. Ведь если полное отчаяние, значит смерть, а он не хотел умирать.
От затхлого, насыщенного вредными газами воздуха у Шуры начала кружиться голова. Он потерял счет времени, перестал понимать, идёт он или кружится на одном месте, и подвигался всё медленнее и медленнее. Вот он споткнулся и упал. Хотел встать — и не мог: ни руки, ни ноги не повиновались, в ушах звенело. Тогда он пополз. Но глаза закрылись сами собой, и голова упала на мокрый камень.
«Смерть», — громко сказал кто-то над ним.
Шура пришел в себя, но не открыл глаза. Легкий свежий ветерок приятно обвевал его лицо. Ослабевшая память медленно восстанавливала последние события.
Неужели правда, что он, Шура, под землей? Может быть, это он читал Жюль Верна и заснул? Может быть, он лежит в своей постели? Сейчас ом откроет глаза и увидит знакомые обои с синими разводами, тюлевую шторку на окне, возле которого стоит его кровать.
И Шура открыл глаза. Темно и страшно. Нет, это не сон, это действительность.
Снова откуда-то повеял ветерок. Шуру охватило страстное желание во что бы то ни стало выбраться отсюда и жить, жить! Он пощупал — камень был почти сухой, ручеек исчез. Шура протянул руку в одну сторону и наткнулся на каменную стену, протянул в другую — тоже. Он не знал, день или ночь сейчас и сколько времени он находится в подземной пещере, не мог вспомнить, в какую сторону шел.
Опять ветерок. Напряженно и радостно ловил Шура волны свежего воздуха. Несомненно, где-то совсем близко был выход на землю. Он пополз в ту сторону, откуда, как ему казалось, проникал чистый воздух, и стукнулся головой о низкий потолок прохода. Песок и мелкие камешки посыпались на голову, в глазах запрыгали оранжевые искры. Прижавшись к самой земле, как кошка, он все же пополз дальше, и прохладный ветерок, какой бывает на земле перед рассветом, все сильнее дул ему навстречу. Стало светлее, впереди замерцали яркие звездочки, Шура не сразу сообразил, что он видит ночное небо. А когда догадался, то чуть не вскрикнул от радости. Он рванулся вперед. Это неосторожное движение чуть не погубило его: ноги скользнули в пустоту, и он, едва успев схватиться за ветки какого-то растения, повис над пропастью. Не помня себя, с нечеловеческим усилием взобрался он на выступ, с которого соскользнул, и долго сидел, закрыв глаза, отдыхая от напряжения и страха, наслаждаясь чувством свободы.
Когда открыл глаза, небо уже посерело, звезды стали не такими яркими, и теперь хорошо было видно, что он сидит на небольшом выступе. Склон спускался вниз почти отвесно.
Становилось все светлее. Из ущелья начинал подниматься туман. На дне ущелья стало видно узенькую стальную ленточку ручья, — должно быть того самого, который бежал в пещере и исчез, просочившись в трещину. Два продолговатых облачка, висевших на западе, окрасились в нежно-розовый цвет. Окраска гор изменилась, по ним пробежало что-то светлое и радостное: где-то за горой взошло солнце.
— Как хорошо! — прошептал Шура, жадно глядя на горы, на небо, на ущелье. Сверкнув белыми крыльями, взмыла чайка и понеслась на юг. «Значит, озеро совсем недалеко», — догадался Шура. Он соображал, что лучше: спуститься вниз или подняться вверх. Если озеро недалеко, то лучше спуститься. Немного влево камни нагромождены, как ступеньки, по ним можно сойти в ущелье. По ущелью будет легко добраться до озера, а по берегу озера — домой.
