Алтай 2009-01 - [42]

Государь настолько растерялся, что в первое мгновение не знал, что ответить. Он не мог понять, как человек, которого он сделал генералом и командующим фронтом, мог предложить такое ему, Императору России. Тем более, что на подавление беспорядков в столицу уже были посланы войска с фронта. Но, придя в себя, попросил соединить его с начальником штаба Верховного Главнокомандования Алексеевым. Тот ответил, что ситуация в Петрограде стала неуправляемой и «подавление беспощадной силой при нынешних условиях опасно и приведет Россию и армию к гибели. Необходимо поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия». И далее добавил уже в виде размышления слова о том, что спасти страну от всеобщего хаоса теперь, по всей вероятности, могут только кардинальные перемены. Николай почувствовал, что у него из-под ног уходит почва. В голове мелькнуло одно — кругом измена, трусость и обман.

Государственная дума, в которой уже давно верховодили антирусские силы, только и знает, что говорит об ответственном правительстве и его председателе, которому бы верила вся Россия. На должность председателя метит такое ничтожество, как Родзянко. Теперь об этом открыто заговорил начальник Генерального штаба. Значит, они уже давно заодно. Выходит, что и Алексеев изменник. «Куда же делись преданные люди? — думал Государь. — Или их не было вообще?» Где генералы, присягавшие на верность царю и отечеству?

— Я понял, что вы имеете в виду, — не выдавая охватившего волнения, продиктовал он Алексееву. — Запросите мнение командующих фронтов.

Государь был уверен, что командующие не могут разделять точку зрения Алексеева и Рузского. Кардинальные перемены в стране в то время, когда до победы уже можно дотянуться рукой, могут обернуться катастрофой. В минуты напряжения государству, как никогда, нужны спокойствие и стабильность. Командующие фронтами не могут не понимать этого.

Через два часа в вагон Государя вошел Рузский, держа в руках длинный моток телеграфной ленты. Николай взял ленту и, чуть прищурившись, начал читать. Алексеев телеграфировал:

«Ежеминутная растущая опасность распространения анархии по всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможности продолжения войны при создавшейся обстановке настоятельно требуют издания Высочайшего акта, могущего еще успокоить умы, что возможно только путем признания ответственного правительства и поручение составления его председателю Государственной думы».

Государь не понимал самого сочетания слов «ответственное правительство». Разве имеет право правительство быть безответственным? Что это за правительство, которое не отвечает ни за что? И разве те правительства, которые назначал он, были безответственными? Но он понимал, что его поставили в безвыходное положение, сделав заложником хорошо подготовленной ситуации. Нужны были немедленные меры, способные успокоить столицу. Времени на их поиск не было, и Государь согласился с требованием Алексеева. Ему нужно было спасать Россию. Он подписал манифест, которым поручил Родзянке составить список нового правительства. Однако было уже поздно.

Вскоре Рузский принес ему новый ворох телеграмм. На этот раз они пришли не только от Алексеева, но и командующих фронтов. Первой он взял телеграмму дяди, Великого князя Николая Николаевича, командовавшего Кавказским фронтом. Уже после первых строк у него все поплыло перед глазами. Николай Николаевич телеграфировал:

«Генерал-адъютант Алексеев сообщает мне создавшуюся небывало роковую обстановку и просит меня поддержать его мнение, что победоносный конец войны, столь необходимый для блага и будущности России, и спасение Династии, вызывает принятие сверхмеры.

Я как верноподданный считаю по долгу присяги и по духу присяги необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство любви Вашей к России и к нему.

Осенив себя крестным знамением, передайте Ему — Ваше наследие. Другого выхода нет. Как никогда в жизни, с особо горячей молитвою молю Бога подкрепить и направить Вас. Генерал-адъютант Николай».

Государь прочитал эту телеграмму до конца и положил на стол рядом с остальными, еще не читанными. За годы царствования он выработал умение в любых обстоятельствах скрывать от кого бы то ни было свои чувства. Но сердце пронзила такая острая боль, что он побледнел и, боясь потерять равновесие, оперся рукой о стол. Сидевший рядом Рузский уставился в лицо Государя. Он знал содержание телеграмм и был уверен, что именно они вызвали у Николая такие чувства. Но Государь был потрясен не текстом, а тем, с какой легкостью его предавали самые близкие ему люди. Подняв глаза на Рузского, в которых тот вместо ожидаемой ненависти увидел бесконечно горькую печаль, Государь спросил:

— А вы что думаете, Николай Владимирович?

Он даже в это невыносимо тяжкое мгновение обратился к нему со своей необычно мягкой вежливостью.

Рузский опустил глаза и глухо произнес:

— Я не вижу для вас, Ваше Величество, возможности принять какое-либо иное решение, кроме того, которое подсказывается советами запрошенных лиц.