Алтарь Святовита - [34]

Два дня ушло на сборку, выравнивание, калибровку, наладку, а когда я с ребятами изготовил нормально проштампованную первую «белку» из заранее привезенных заготовок, мы устроили маленький праздник. Каждому работнику досталось по апельсину и, перекусив, мы продолжили. За восемь часов работы наша маленькая бригада наштамповала четыреста монет. Качество, конечно, не «пруф»[28], но на несколько порядков выше, чем те, которые я видел в Моравии или Ливонии. Второй по достоинству монетой предполагалось стать куной. Аверс монеты нес на себе изготовившуюся к прыжку куницу с выгнутой спинкой, а реверс извещал о национальной принадлежности монеты в виде старинного герба Рюриковичей. Соответствие шкурки зверька ― номиналу монеты, было очень удобно для государства, но не для обывателя. Некогда равная дирхему, куна плавно превратилась в резану и уже едва ли стоила пятидесятой части гривны. Так что весовая система превалировала. Необходимо было ввести новые единицы веса в монетах, да и вообще поменять их названия, пока позволяло время «безмонетного периода». Штемпеля лежали в ящичке и ждали своего часа. Тройскую унцию[29] я решил использовать в качестве эталона для золотых монет, обозвав их «червонцем». Четыре золотых монеты по весу должны были составлять тройскую унцию. Серебряные же монеты, в моем представлении, должны были рассчитываться исходя из фунта. И если в Смоленске чеканить крупную монету побоялись, то оставался Орешек, с его крепостью, где Пахом Ильич мог творить все, что ему захочется.

В субботу утром монетки весом чуть меньше полграмма[30] попали в магазин к Евстафию. И первым человеком, получившим их, оказался Васька Щука. Монетки не давали на сдачу, их продавали. Васька, как воевода ополчения с Подола, отвечал за Пятницкие ворота и сопредельные с ними башни: Иворовскую и Никольскую. Евстафий еще неделю назад побожился, что привезет баллисты, стреляющие камнями, и стальную решетку, даже взял под этот заказ деньги, но каждый раз умолял об отсрочке, ссылаясь то на плохую погоду, то на срочные дела у епископа. Сумма была немалая, собиралась всем миром, и, несмотря на весь свой авторитет, за спиной Щуки все чаще можно было услышать нехорошие сплетни о якобы промотанных им гривнах. Орудия делались в мастерских Свиртила, а решетка у смоленских кузнецов. И если литвин мог обождать с оплатой, то кузнецы отдавать продукт своего труда без денег отказались. Полученную от смолян предоплату Евстафий давно пустил в оборот, но как говорится, не рассчитал. Подвернулась возможность обменять серебро на золото, и все свободные средства ушли на конвертацию. Оборотных денег и так не хватало, а еще княжеский заем выгреб скотницу подчистую. Вот и оказались первые монетки в руках Васьки Щуки, как компенсация за моральный ущерб. К счастью Евстафия, баллисты уже прибыли в Смоленск, вместе с кирпичом, а вот монетки еще предстояло выгодно обменять на куны по весу.

– Серебро, что обещано кузнецам, можно отдать монетами, а можно и сменять с выгодой. Ковалям-то без разницы, а я как подумаю, что прибыток мимо рук проходит, так переживать начинаю. А это для живота вредно. Время, конечно, дорого, ― объяснял Евстафий Ваське Щуке. ― Два, может, три дня, расторгуюсь, и решетку можно забирать. Ну, и дюжину монеток в придачу.

– Красивые, ― сказал Васька, рассматривая монетки, ― пойду жене покажу. Но ты помни, я каждый божий день если не слова, то уж мысли нехорошие от товарищей чую. Терплю. К концу недели малый сход будет, а там и выдобщика поменять могут.

– Да ты что! – перекрестился Евстафий. – Три, ну четыре дня на крайняк.

К глубокому удовлетворению Щуки, с кузнецами рассчитались в условленный срок, решетка была установлена и перевыборов не произошло. Васька по-прежнему возглавлял грузчиков Подола, к тому же значительно укрепив свой авторитет. Естественно, возросло и влияние Евстафия. Вот только в монетном производстве, к моему сожалению, не все шло гладко. Идею об изготовлении медных денег Ермоген не поддержал. Купить в Смоленске пирожок, не разломав при этом самую мелкую монетку «белку» ― было невозможно. А уже через два дня я увидел на лотке одного из торговцев монисто из десяти кругляшков, сверкающих штемпельным блеском. Изделия монетного двора намного опередили время и стали использоваться для украшения. Тем не менее процесс шел. Заготовок для штамповки я прихватил много. При таких темпах работы (четыреста монет за смену) ребята могли трудиться как минимум сто дней, а к тому времени должно было наладиться литье, да и часть моравского серебра подоспеть. Помимо своей субъективной точки зрения о номинале монет, мне удалось выяснить мнения членов купеческого клуба, собравшихся вечером на свои посиделки.

В пять часов вечера двое купцов из Риги, трое из Бремена и один представитель купечества города Любек, за круглым столом слушали правила игры, объясняемые Евстафием, чем-то напоминавшей «монополию». Игровое поле походило на карту неизвестной страны, по которой протекали реки с наведенными мостами и бродами, желтыми змейками, сквозь леса и поля струились дороги, белели заснеженными вершинами горы и были нарисованы города с зубчатыми башенками. Красным пунктиром был обозначен маршрут движения, а торговые предприятия, в виде бочонков, снопов сена, пучков пшеницы, щитов, горок руды с кайлом, пестрели по всему пути следования. Стоимость возможного приобретения или продажи была нарисована в виде желтых кружков, а доход ― серыми. Самым дорогим был штраф игрока при попадании его фишки на область лесной дороги, где орудовали разбойники, хуже этого был только зачумленный город, где игрок погибал, лишавшись всех своих приобретений. Помимо этого, в городах изымали налог, в чужих харчевнях брали плату за постой, распутные русалки подрабатывали по-своему, а подкова позволяла еще раз бросить игральные кости. Победителем считался тот, кто набирал сто серых жетонов. Игра купцам понравилась, и вскоре вокруг стола уже было не протолкнуться. Все ждали момента, когда разорившийся или попавший в мертвый город игрок покинет место и будет шанс испытать удачу новичку.