Алтарь страха - [127]

Он обладал достаточным терпением, чтобы возиться со сложными научными проблемами, но болтаться всю ночь вокруг дома в ожидании сладостного возмездия он был не в состоянии. Кроме того, сегодняшняя слежка навела его на мысль о существовании целой подпольной шайки. Ведь он торчал возле бильярдной в надежде отыскать одного человека, а вышел на другого. Стало быть, по крайней мере двое членов шайки посещали одно и то же игорное заведение.

А в недрах этой каменной громады запросто может находиться и третий ее член. А может быть, и все пятеро или шестеро сидят себе за пивом, болтают, смеются и разрабатывают заговоры. Ну и, разумеется, хохочут, как обезьяны, поскольку навесили на хороших людей несуществующие трупы.

Злость закипела в нем, и он понял, что просто обязан войти внутрь и испытать судьбу. Впервые в своей жизни он пожалел, что не носит оружия. Да, впрочем, не в оружии дело. Пусть тупые налетчики проникают в дома и расстреливают спящих, а уж у него-то хватит мозгов, чтобы незамеченным проникнуть куда надо, выяснить что требуется и улизнуть незамеченным.

Надо просто войти внутрь, бесшумно обойти этаж за этажом и узнать, кто в какой квартире проживает, рассматривая на дверях таблички. Если среди них окажется табличка с фамилией Коставика, то этого вполне хватит для доказательства существующей связи между теорией и практикой, и тогда уже можно убираться отсюда, звонить в полицию, и пусть теперь она занимается этим делом и останавливает злоумышленников. И лишь после этого он вернется на место схватки.

Он подошел к серому зданию, поднялся по ступеням и, войдя в дверь, оказался в длинном узком коридоре, слабо освещенном единственной тусклой лампочкой в самом его конце. Коридор заканчивался, упираясь в узкую лестницу, рядом с которой располагался небольшой лифт. В коридор выходили четыре двери. На этом этаже стояла такая тишина, словно квартиры были давно покинуты жильцами, однако сверху доносились какие-то слабые звуки. Еще выше приглушенно звучал «марш» Радецкого. Вообще внутренний вид здания производил убогое впечатление — краска на стенах облупилась, деревянные части отделки покоробились и были в царапинах, воздух спертый и душный.

Осторожно ступая, он продвигался от двери к двери, поглядывая на таблички. В царившем здесь полумраке ему приходилось чуть ли не утыкаться в них носом. Он как раз всматривался в потрепанную карточку, приколотую к двери в самом конце коридора, когда эта дверь вдруг резко распахнулась, и крепкий удар в поясницу втолкнул его внутрь.

Эти два одновременных события застали его врасплох. Он, размахивая руками и теряя равновесие, пролетел вперед и, падая лицом в истоптанный ковер, слышал, как за его спиной захлопнулась дверь. За те несколько секунд, пока он падал, он успел сообразить, что такие толчки совершаются со злонамеренным умыслом. Стоящий сзади явно был мастером своего дела. И понятно, что времени на извинения и объяснения у него просто нет. Если он не хочет, чтобы с ним расправились, он должен что-то предпринимать, причем быстро и решительно.

Итак, грохнувшись на ковер, он молниеносно перевернулся, мельком успев увидеть чьи-то колонноподобные ноги, тут же ухватился за чужие лодыжки, налег на них всем весом и сильно ткнул своего противника головой. Комната содрогнулась, когда туша со всего размаху брякнулась на пол. Это был Косси.

В этот момент еще кто-то наклонился над Брэнсомом, но был сбит с ног падением Косси и последующей кучей малой. Этот кто-то гортанно выругался, отпрыгнул, занимая более выгодную позицию, но бешено махающие в воздухе ноги Косси угодили ему в коленную чашечку. Неизвестный взвыл от боли, вновь выругался и что-то уронил, зазвеневшее, как обод от колеса.

У Косси была веская причина махать в воздухе своими тяжеленными конечностями. Когда его крупное красное лицо оказалось на уровне ковра, Брэнсом тут же узнал его. Не имея возможности нанести сильный удар из лежачего положения, Брэнсом придумал кое-что получше. Обхватив шею Косси так крепко, что теперь только смерть могла оторвать его от врага, Брэнсом одновременно большими пальцами обеих рук буквально впился в его трахею.

Еще несколько недель назад он бы ни за что не поверил, что может испытать садистское удовольствие, причиняя кому-то боль. Но именно этим он сейчас и занимался, сжимая пальцы с яростной силой, вызванной отчасти естественным желанием победить, а отчасти и пониманием того, что этот громила запросто сожрет его живьем, если ему представится такая возможность. Брэнсом и не подозревал, что страх и злость могут вызвать у него такой необыкновенный прилив сил.

Итак, он погружал пальцы в глотку врага, а внутренний голос при этом выкрикивал: «Я покажу тебе Арлен, жирный ублюдок! Я покажу тебе Арлен!»

Огромные, как лопаты, волосатые лапы Косси обхватили запястья противника, пытаясь разжать хватку, но Брэнсом вцепился в него намертво, и здоровяк, как ни пытался, не мог с ним справиться; ему удалось лишь слегка приподнять голову. Лицо Косси начало лиловеть. Третий участник схватки, наругавшись вдосталь, ухватил Брэнсома за волосы и попытался оторвать его от задыхающейся жертвы. Но короткая прическа не позволила ему крепко ухватиться, и пальцы соскользнули. Тогда он вцепился в плечи Брэнсома, чтобы оттащить его от поверженного Косси. Брэнсом, лягаясь, как мул, вскоре куда-то угодил, услыхал вопль боли, и руки, тянущие его назад, отцепились от него.