Алтарь эго - [77]

29 Я не очень рад тебя видеть В кармане у меня пистолет

Единственная вечеринка, на которую я могла рассчитывать в свой день рождения, – это вечеринка с привидениями, и я их сама и должна была вызвать.

Когда в туалете гостиничного номера в Дублине нашли мертвым Скунса, ударника из группы Зака, я не заподозрила, что к этому может иметь отношение Роттерман. Даже после того, как Зак сообщил мне, что ударник был застрахован компанией «Ротвейлер Рекордс» на полмиллиона фунтов, а нового взяли в группу еще до его смерти. Но на кладбище в Бромптоне запоздалый звоночек тревоги прозвенел у меня в мозгу.

Вокруг, желая как можно удачнее сфотографировать могилу, словно псы, толпились папарацци, и Роттерман едва скрывал свое возбуждение.

– Вот так реклама!

– Роттерман, мальчик мертв! – напомнила я ему. – Вряд ли для него это продвижение в карьере.

– Да, но подумай о продажах!

Роттерман всегда подстрекал Закери. На его взгляд, рок-звезды должны были исчезать или погибать при самых странных обстоятельствах. Он скрылся за надгробием, чтобы завести беседу с «компаньоном», который утром прилетел из Нью-Йорка.

Увидев пистолет, заткнутый за пояс этого якобы компаньона, я вдруг осознала, что пустые, как мне казалось, угрозы, которые я слышала от агента Зака, обретают вполне определенный смысл, а предупреждение Джулиана не столь безосновательно и фантастично.

На похороны рок-звезд, словно мухи, слетаются все знаменитости. Когда гроб опустили в землю, пузатые, с седыми висками руководители компании звукозаписи в лимонного цвета свитерах и с лосьоном для бритья, способным вернуть к жизни мертвого, собрались в кучку для заключения очередной сделки. Рыдающие сучки на каблуках выясняли, кому важнее присутствовать на поминках – «Я знала его лучше, чем она», – и назначали свидание оставшимся в живых членам группы.

Притворные горевания продолжались в нашем доме на Эбби-роуд.

Здесь были шишки из компании звукозаписи, компенсировавшие физические недостатки тем, что носили разбухшие кошелки на уровне паха (женский вариант увеличивающего грудь бюстгальтера). Члены группы богемного вида, на лбу у которых было написано: «Я такая творческая личность, что отказываюсь бриться» (причем, что удивительно, их патлы были одинаковой длины круглый год), обменивались безвкусными, как и еда в тарталетках, старыми анекдотами Скунса.

Я обнаружила Зака на нашей заново отделанной кухне, и те же двое пиджаков «Армани» махали перед его носом новым контрактом.

– Закери! – воскликнула я голосом, от которого чуть не потрескался фарфор. – Не подписывай! Или тебе придется скрываться где-нибудь в аргентинской рыбачьей деревушке!

Зак выпроводил меня в отдаленную часть сада, где нас никто не мог видеть.

– Перестань вести се'я как мамаша, слышишь? – потребовал он. Его дикция снова ухудшилась.

– Да я не веду себя как мамаша, хотя, если хочешь, теперь ты наказан на три недели, – слабо парировала я.

Он с трудом выдавил улыбку.

– Ты зна'шь, через час я отправляюсь в Будапешт. – Он опрокинул меня на газон. – И ты должна поехать со мной.

– Ну… Зная Роттермана, я уверена, что он забронировал тебе места на таком самолете, в котором дверь багажного отделения открывается во время полета и все предусмотрено для того, чтобы пассажиры приземлились чуть раньше самого самолета.

– Да? Если я упаду, то постараюсь упасть на тебя. – Его рука была уже под моим лифчиком, но я почувствовала утомленные нотки в его голосе. – Поэтому ты должна поехать со мной, Бек… Понимаешь, мы отдаляемся друг от друга в каком-то смысле, девочка моя.

– Я знаю. Когда ты бодрствуешь, я сплю. Когда я бодрствую, спишь ты. Только твой младший братик не дремлет… – Он рассмеялся, но без энтузиазма, и убрал руку с моей груди. – …и мы больше не разговариваем, – добавила я, гладя его лицо. Впервые язык тела был недостаточно убедителен.

– Ты права. Я мало с тобой разговариваю… Увидимся, крошка. Мне нужно собирать вещи.

– Вот. Как всегда. Ты даже не можешь поговорить о том, что мы мало разговариваем.

– Тогда поех'ли со мной! Ты ж' должна быть моей женщиной!

– Если я для тебя так важна, останься. Я говорю серьезно, Зак. Мне кажется, тебе не надо ехать. Послушай меня. Ты же знаешь, что деньги от страховки идут фирме звукозаписи. Когда мы были в Бристоле, я видела, как Роттерман давал Скунсу героин.

Я ожидала, что Зак взорвется от негодования. Но он просто скрутил папиросу, прикурил и лениво затянулся.

– Да что с тобой, Зак? Я больше тебя расстраиваюсь из-за того, что Ротти подсадил бедного ребенка на наркотики и вскоре сам устроил ему передозировку, а ведь я даже не знала этого мальчика.

– Я расстроен, понятное дело. – Его глаза зло сверкнули. – Но мне проще этого не показывать.

– Я никогда не пойму мужчин. Вы не звоните своим матерям, вы не плачете над мелодрамами вроде «Неспящих в Сиэтле», вы не можете сказать «Я люблю тебя» женщине, которая вынашивает ваших детей, вы не можете плакать на похоронах друзей, но вы готовы писать кровью, когда из-за погодных условий отменяют тур воссоединившихся «Роллинг Стоунз».

– Послушай, в шоу-бизнесе речь не о том, ублюдок ты или нет, а о том, большой ты ублюдок или средний. Благодаря Роттерману, я буду сниматься в рекламе Кельвина Кляйна. А это большие бабки.