Альтаир - [39]

Всюду летом вы встретите студентов-туристов. Москвичи едут в Ленинград, ленинградцы — в Москву. Вы встречаете студентов возле «Мадонны Литты» в ленинградском «Эрмитаже», возле «Боярыни Морозовой» в Третьяковской галерее. Это они осматривают Авлабарскую типографию в Тбилиси, дом Павлова в Сталинграде, Бородинское поле и минареты Бухары.

Ничего этого не видели ни Митяй Гораздый, ни Лева Усиков. Впрочем, что же здесь удивительного — первокурсники. К восемнадцати годам далеко не все познают географию практически, не все путешествуют.

У Митяя была трудная жизнь. Он не мог ездить с друзьями из ремесленного училища ни на экскурсии, ни на соревнования. Все свободные минуты он отдавал больному отцу и маленькому брату. Родители Левы ежегодно ездили на юг или в Прибалтику, а сына отправляли в подмосковный пионерлагерь. Обычная, вполне разумная система. Когда Лева уже вышел из пионерского возраста, он бы мог отправиться в туристский поход старших школьников. Однако то «декоративное оформление» квартиры, то, как прошлым летом, подготовка к экзаменам в радиоинститут удерживали Леву в городе.

Вот и выходит, что путешествие по Волге в погоне за «Альтаиром» было вообще первым путешествием Митяя и Левы.

Ну, а Женя Журавлихин? Неужели он, студент-третьекурсник, никогда не видел моря, не дышал горным воздухом или, наконец, не ходил по залам «Эрмитажа»?

Представьте себе, что нет. Кроме Москвы, ее пригородов и рабочего поселка недалеко от Тулы, Женя ничего не видел. Не получалось — каждое лето уезжал домой к матери. Она жила в поселке, работала в райкоме партии. Была одинока — кроме сына, никого не осталось. Женя испытывал к ней не только сыновнюю любовь, он восхищался ею. Поздним вечером мать возвращалась с работы, снимала резиновые сапоги — дороги скверные, после дождя не проедешь, — и начинались рассказы о людях, о встречах. Видела она много, колесила по всему району. Сколько людей, сколько дел! И Женю манили не сверкающие закаты, не горные дали, — ему хотелось видеть множество самых различных людей, о которых он читал в газетах и книгах да слышал от матери.

В самом деле, кого он знал, кого видел? Студентов, преподавателей, несколько раз встречался с мамиными товарищами. Но это так, на ходу. Они всегда торопились. Знаком был с соседями в поселке. Люди пожилые, занятые своими делами, им не до разговоров. Студент будет все лето отдыхать, а они работают. Бывал в райкоме комсомола, помогал, но с ребятами как-то не сблизился, а многие девушки даже сторонились его — «слишком ученый».

Какой огромный мир! Жизнь только начинается. И Жене казалось, что его не совсем обычное путешествие по Волге — первый выход в этот мир. Что же тогда должны были чувствовать Митяй и Лева — первокурсники!

Но, видно, они еще не разобрались в своих ощущениях — некогда было анализировать. Сейчас, повернувшись друг к другу спиной, как враги, стояли они у борта теплохода «Горьковский комсомолец». Рядом, возле спасательного круга, приютился Женя. Высчитывая на листке блокнота скорости разных судов, он с тревогой поглядывал на своих спутников.

Ранним утром, когда над Волгой занималась заря, между Митяем и Левой произошел серьезный разговор, определивший их дальнейшие взаимоотношения. Отныне они уже не друзья, а просто мало знакомые между собой представители студенческого научного общества. К сожалению, им обоим поручено доставить на место аппарат «Альтаир», потерянный по вине одного из них, а именно товарища Усикова. С последним вышеназванный Усиков не соглашался, доказывая, что не только он виноват, но и некий товарищ Гораздый. Спор их не мог разрешить даже весьма «объективный начальник» — товарищ Журавлихин, поэтому каждый оставался при своем мнении.

У Митяя были серьезные причины упрекать Леву. Подумать только — этот «инспектор справедливости» чуть ли не всю ночь проторчал на фабрике, которая, по едкому определению Митяя, занимается лишь перекрашиванием судаков, и вернулся под утро, когда теплоход с «Альтаиром» давно миновал пристань «Кулибино» и уже отстаивался возле неизвестного горьковского дебаркадера.

Перепуганный, несчастный Левка оправдывался, что пробыл на фабрике каких-нибудь полчаса лишних, а остальное время бегал по берегу — лодка куда-то запропастилась, — что он совсем не хотел огорчать ребят, что он прекрасно сознает, насколько важно найти «Альтаир», что он приложит все усилия и так далее и тому подобное…

Все это было чересчур неубедительно. Ни Женя, ни тем более Митяй не принимали во внимание его оправданий и клятвенных заверений на будущее. Участь Левы была предрешена.

Митяй категорически потребовал жесткой дисциплины в «поисковой группе». Он не побоялся выступить против начальства, то есть Журавлихина, и в порядке суровой критики говорил о его мягкотелости, слабом руководстве подчиненными, преступном попустительстве сумасбродным действиям товарища Усикова, настаивая, чтобы этот индивидуалист беспрекословно подчинялся воле коллектива, иначе его следует немедленно же отправить в Москву с вечерним поездом. Пусть тогда «инспектор справедливости» отчитывается перед всем научным обществом и требует для себя справедливой кары. Оратор заявил об этом твердо, безапелляционно, и в голосе его чувствовался металл.