Альпийский синдром - [18]
Чтобы оттянуть время, я взялся за сборник злоязычного поэта Георгия Иванова, подумал о превратностях погоды (как раз в это мгновение за окном некстати выглянуло и пятнами заплясало по стенам и потолку яркое солнце), – и внезапно решил, что нужно отправиться на работу. В самом деле, почему нет? Почему бы благородному дону не…
На кухне как будто литавры раскатились…
«И царит в нем Прекрасная Дама, кто такая – увидишь сама», – наугад открыл и прочитал я строку из Иванова. Но как сказать Даше? Так и сказать: запамятовал, и все такое…
Но, к моему удивлению, жена только поджала губы и вздохнула: езжай, раз есть такая необходимость.
Однако в Приозерске все пошло не так, как я измыслил. В прокуратуре все были заняты текучкой, и только вскользь замечали меня, праздного и как будто лишнего здесь отпускника. У двери в кабинет Ильенко, на время моего отпуска исполнявшего обязанности прокурора района, толклись начальник следственного отдела майор Германчук и два дознавателя со статкарточками в руках. В кабинете, куда я заглянул, чтобы поздороваться, разбитной малый – старший оперуполномоченный уголовного розыска – с видом заговорщика о чем-то шептал Мирону Мироновичу на ухо. Секретарь-машинистка трещала на электрической пишущей машинке, и каретка машинки перескакивала раз за разом с отвратительным лязгом и грохотом. А во дворе и вовсе случилось небольшое ЧП: техничка Любка явилась на работу под хмельком и ничтоже сумняшеся схлестнулась с верзилой Саранчуком, взявшим у нее без спроса ведро, чтобы помыть свою машину.
– Любка, – доносился со двора клекочущий тенорок Саранчука, – тебе жаль этого ведра? На, подавись! – и слышался звенящий, перекатывающийся грохот оцинкованной жести, скачущей по асфальту. – Любка, молчи! Завяжу на голове юбку и высажу на базаре.
– А-та-та-та! – частила техничка, потом смолкла, и в окно я увидел, как она, наклонившись, пьет большими глотками воду из крана.
Приехал Игорек, которого я посылал за бензином в Малую Чернявку. С бензином с некоторых пор было у нас туго, районные прокуратуры и литра по разнарядке не получали, и три полные канистры, выпрошенные негласно, в залог будущих дружеских отношений, – это было что-то из ряда вон. Я и не думал поделиться горючим с Ильенко: новый здесь человек, я из кожи лез, чтобы заправить машину, раздобыть новую резину (старая, на водительском жаргоне, была разномерка, да еще с вытертым протектором, лысая), а он, как говорится, и в ус не дул. Поэтому, уходя в отпуск, я сразу отрезвил любителя покататься:
– Бензина нет, машина нуждается в ремонте. Вот я и займусь в отпуске ремонтом, есть у меня на примете одна мастерская…
– Как же мне без машины?
– А вы, Мирон Миронович, до того как обходились? Прокуратура год была без машины. Вот и сейчас как-нибудь…
С тем и уехали.
– Что, Николаевич, домой? – спросил Игорек, приостанавливаясь на перекрестке.
Я задумался, прикидывая так и этак. В самом деле, домой? А что для меня там? Ремонт, сад-огород, сапка, лопата, молоток, гвозди? Хмурая Даша, которую эта неустроенность достала не меньше, чем меня? Но как домашний пес, который, однажды сорвавшись с цепи, будет снова и снова рваться на волю, так и я внезапно ощутил вкус побега, звяканье разорванных звеньев и пьянящий дух свободы. И тут же поймал себя на лжи: не внезапно – давным-давно ощутил, еще тогда, когда оказался сам один в этом вертепе, где многое мне дозволено и немногое с меня спросится.
– А давай-ка заедем к Лёпику, – сказал я первое, что пришло в голову. – Мне Мирошник как-то хвалился, что у того армяне иногда жарят шашлык – пальчики оближешь. Представляешь, в электродуховке, – и какие-то у них особенные специи, травы. Я не для того, чтобы есть, – спохватился я, уловив голодную спазму у Игорька, – а надо бы кое-что разузнать…
Странной кличкой Лёпик в Приозерске называли хитрого и ушлого человечка, Ковтуна Игната Иосифовича. Был Игнат Иосифович приземист, колченог, скуласт и во всякую пору года краснолиц, черты лица имел грубые, но вместе с тем чем-то притягивал и удерживал подле себя тех, кого хотел удержать, – смешливой, обволакивающей, обходительной лестью, шутками-прибаутками, чертиками, пляшущими в крохотках-глазках? В молодости он несчетно любил женщин, но, как сам теперь говорил, посмеиваясь и сверкая болотного цвета зрачками, вышел в тираж. Судачили, что Ковтун, будучи директором заготконторы, ночью накануне ареста сжег контору дотла вместе с документацией, отсидел несколько лет и был досрочно освобожден в связи с актом амнистии. Вспоминали и то, что до своего лихого директорства он избирался председателем Приозерского поселкового Совета, и в секретаршах числилась у него сама Самсонова, ныне народный депутат, а в те времена – обыкновенная сельская пышка, устроенная Лёпиком в институт пищевой промышленности, и что учебу пышки он оплачивал не просто так…
Теперь на третьем этаже бывшего универмага у Ковтуна был магазин мебели, вполне плохонький, как многое во второй половине девяностых.
– О-хо-хо! Евгений Николаевич! – всплеснул руками Лёпик, когда я появился среди его кухонь, спален и мягких уголков, и быстро-быстро потер красные ладони, как всегда тер их в минуты недолгого жизненного счастья. – Обживаетесь? Не хотите мягкий уголок? Чудо, а не уголок! Нет, вы сядьте и попробуйте! Как драгоценному месту сидится? То-то! Или, может, спаленку? Когда есть с кем спать, спаленка просто необходима.
«Евгений Николаевич, что-то затевается, не знаю достоверно что, но… одно знаю: подлянка! Мне кажется, вас взяли в разработку», — тихо сказал опер прокурору, отведя его за угол. В последнее время Евгению Николаевичу и так казалось, что жизнь складывается из ряда прискорбных обстоятельств. Разлаживаются отношения с руководством. Без объяснения причин уходит жена, оказывается бездушной и циничной любовница, тяжело заболевает мать, нелепо гибнет под колесом его собственного автомобиля кот — единственное оставшееся с ним в доме живое существо… Пытаясь разобраться в причинах происходящего, он втайне проводит расследование поступившей информации, а заодно пытается разобраться в личной жизни.
Луиза наконец-то обрела счастье: она добилась успеха в работе в маленьком кафе и живет с любимым человеком на острове, в двух шагах от моря. Йоахим, ее возлюбленный, — писатель. После встречи с прекрасной Луизой его жизнь наладилась. Но все разрушил один странный случай… Красивый состоятельный мужчина, владелец многомилионной компании Эдмунд, однажды пришел в кафе и назвал Луизу Еленой. Он утверждает, что эта женщина — его жена и мать его детей, исчезнувшая три года назад!..
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Если и сравнивать с чем-то роман Яны Жемойтелите, то, наверное, с драматичным и умным телесериалом, в котором нет ни беспричинного смеха за кадром, ни фальшиво рыдающих дурочек. Зато есть закрученный самой жизнью (а она ох как это умеет!) сюжет, и есть героиня, в которую веришь и которую готов полюбить. Такие фильмы, в свою очередь, нередко сравнивают с хорошими книгами — они ведь и в самом деле по-настоящему литературны. Перед вами именно книга-кино, от которой читатель «не в силах оторваться» (Александр Кабаков)
Это вторая книга Яны Жемойтелите, вышедшая в издательстве «Время»: тираж первой, романа «Хороша была Танюша», разлетелся за месяц. Темы и сюжеты писательницы из Петрозаводска подошли бы, пожалуй, для «женской прозы» – но нервных вздохов тут не встретишь. Жемойтелите пишет емко, кратко, жестко, по-северному. «Этот прекрасный вымышленный мир, не реальный, но и не фантастический, придумывают авторы, и поселяются в нем, и там им хорошо» (Александр Кабаков). Яне Жемойтелите действительно хорошо и свободно живется среди ее таких разноплановых и даже невероятных героев.
Если тебе скоро тридцать, тебя уволили, муж завел любовницу, подруги бросили, квартиры нет, а из привычного в жизни остался только шестилетний ребенок, это очень смешно. Особенно если тебя еще и зовут Антонина Козлюк. Да, будет непросто и придется все время что-то искать – жилье, работу, друзей, поводы для радости и хоть какой-то смысл происходящего. Зато ты научишься делать выбор, давать шансы, быть матерью, жить по совести, принимать людей такими, какие они есть, и не ждать хэппи-энда. Дебютная книга журналиста Евгении Батуриной – это роман-взросление, в котором есть все: добрый юмор, герои, с которыми хочется дружить, строптивый попугай, честный финал и, что уж совсем необходимо, надежда.
Многие из тех, кому повезло раньше вас прочесть эту удивительную повесть Марианны Гончаровой о Лизе Бернадской, говорят, что не раз всплакнули над ней. Но это не были слезы жалости, хотя жизнь к Лизе и в самом деле не всегда справедлива. Скорее всего, это те очистительные слезы, которые случаются от счастья взаимопонимания, сочувствия, нежности, любви. В душе Лизы такая теплая магия, такая истинная открытость и дружелюбие, что за время своей борьбы с недугом она меняет жизнь всех, кто ее окружает. Есть в повести, конечно, и первая любовь, и ревность, и зависть подруг, и интриги, и вдруг вспыхивающее в юных душах счастливейшее чувство свободы. Но не только слезы, а еще и неудержимый смех вызывает у читателей проза Гончаровой.