Альпийская рапсодия - [48]

Случайное замечание герра Хартманна вдруг встревожило Ивлин. Прежде она не задумывалась о том, что операция может быть столь опасной для Софи — ведь глаза непосредственно связаны с мозгом.

Ивлин услышала, как Макс сказал:

— Если она не поправится, я никогда не прощу себе этого, ведь именно я уговорил ее на операцию.

— Нет, нет, — запротестовал герр Хартманн, положив руку на плечо Макса. — Мы все этого хотели. Ты не можешь взять всю ответственность на себя, — и быстро заговорил по-немецки.

Макс улыбнулся, но кажется, остался при своем мнении. Он знал, что кроме него Софи не послушалась бы никого другого.

Сердце Ивлин разрывалось от любви и огромного сочувствия к Максу. Она беззвучно молилась, чтобы у Софи все было хорошо.

Вновь встретив Макса, Ивлин поняла, что ее любовь к нему стала еще сильнее и глубже, чем раньше, и она желала ему счастья больше, чем себе самой.

Однако ее очень беспокоила судьба Софи. Жизнь полна жестокой иронии, думала Ивлин. Она, которая с радостью умерла бы после того несчастного случая, выжила, а Софи, у которой есть ради чего жить, может умереть. Но мысль о том, что гибель Софи могла бы стать ей выгодной, ни разу не пришла в голову Ивлин, потому что ее новая любовь была бескорыстной.

На ленч все спустились в ресторан, но есть никому не хотелось. С лица Макса не сходило выражение беспокойства, но когда они вернулись в номер Хартманнов, он приложил максимум усилий, чтобы отвлечь родителей Софи от грустных мыслей. Разговор зашел об опере, о новых постановках следующего сезона. Макс хотел пригласить одного известного английского композитора и попросил Ивлин высказать свое мнение о его творчестве. Завязалась дискуссия о современной музыке и классике. Макс не восхищался авангардом, по его мнению, эта музыка больше походила на математические расчеты. Ценность каждого произведения в том удовольствии, которое оно доставляет слушателям. Это заявление привело к спору о том, как тогда расценивать современные популярные песни. Все пришли в такое возбуждение, что в пылу спора почти забыли, зачем они здесь собственно собрались.

Резкий телефонный звонок возвратил их к реальности. Герр Хартманн схватил трубку. Все напряженно следили за ним до тех пор, пока он со вздохом облегчения не положил трубку.

— Операция закончилась, — сказал он, — кажется, все прошло успешно. Софи пока под наркозом, но завтра мы сможем ее навестить.

Макс вскочил со стула; напряженное выражение исчезло с его лица.

— Пойдем, Иви, подышим свежим воздухом, — сказал он. — Мне надо послать Софи букет цветов. — Макс посылал ей цветы каждый день. — Она сможет почувствовать их запах, даже если она их не увидит.

— Бог даст, она сможет видеть, — с надеждой в голосе произнесла фрау Хартманн.

Но об успехе операции можно будет судить, только когда снимут бинты.

После гнетущей атмосферы ожидания, царившей в номере Хартманнов, залитые солнцем улицы радовали глаз. Цветочный магазин был полон ирисов, тюльпанов, ранних роз, гвоздик и лилий. Тут же стояли огромные букеты белой сирени и изысканные экзотические орхидеи.

Макс выбрал цветы по аромату — лилии и розы. Пока продавщица записывала адрес, по которому нужно было послать букет, Макс обратил внимание на полураспустившиеся темно-красные дамасские розы и, указав на них, что-то сказал по-немецки. Девушка вынула одну из вазы, вытерла черенок и протянула розу Максу. Он вручил ее Ивлин.

— Это мне? — радостно воскликнула Ивлин.

— Тебе. Это твой цвет.

На ней был черный костюм из ее прежнего гардероба, но его мрачность несколько освежала желтая блузка. Продавщица достала большую булавку и приколола розу на отворот костюма. Когда с этим было покончено, Макс и Ивлин вышли на улицу.

— Когда я в первый раз увидел тебя, ты была в темно-красном платье, — сказал Макс.

— Удивительно, что ты до сих пор это помнишь!

— Это было очень сильное впечатление. Ты в красном платье, твое бледное лицо и черные волосы — и чудесные звуки, которые ты извлекала из прекрасного инструмента… Не знаю, что тогда было больше очаровано — мой слух или мое зрение.

— Пожалуйста, не надо, — сказала Ивлин. Воспоминания были слишком болезненными.

Макс взял ее под руку.

— Неужели ты не можешь вспоминать о прошлом без боли? — спросил он. — Ведь это было нашим общим воспоминанием.

— Как Мюнхен? — спросила она, высвобождая свою руку. — Мне кажется, ты не должен напоминать мне об этом, пока Софи еще не поправилась.

— Но с ней все будет в порядке, — заверил ее Макс. — За нее можно не волноваться. Мы должны забыть о печали.

— Интересно, как это сделать, — многозначительно произнесла Ивлин.

Некоторое время они молча шли по улице, потом Макс уже совершенно другим тоном спросил:

— Что бы ты хотела сейчас сделать?

— Я бы хотела увидеть твой дом, — порывисто воскликнула она.

— Я с удовольствием покажу его тебе, но он находится довольно далеко. Сейчас мы возьмем такси.

Дом стоял в тенистом саду; за деревьями был виден Дунай — увы, не голубой, а серый. Дом был невысокий, со множеством цветов на окнах. Внутри все было отделано деревом, что делало комнаты немного сумрачными, но в них царила приятная, домашняя атмосфера.