Алпамыш - [5]

Мужественней будь, — что суждено, решай.

Ты совета просишь, весь народ собрав,

Ты ли, Байбури ли в этом деле прав?

Из-за вашей распри голову терять, —

Надобно иметь другую про запас.

А никто из нас, однако, не двуглав:

Байбури погубит каждого из нас…

Мы тебе совета дать не можем, бай!

Власть твоя, — как хочешь — так и поступай.

Слово это молвит раб твой, Яртыбай…

Речь Яртыбая выслушав, так сказал Байсарыбий собравшемуся народу:

— Байсары вам снова слово говорит:

Сердце Байсары страдает и скорбит, —

Гнева и обиды в нем пожар горит:

Брат родной платить ему зякет велит, —

Горем и позором Байсары убит.

Чем налог платить мне брату моему,

В униженьи жить в своем родном дому,

Чем в своей стране мне привыкать к ярму, —

Лучше мне Байсун покинуть самому!..

В чужедальний край откочевать хочу,

Там, в изгнаньи, век свой доживать хочу.

Опостылел мне несправедливый мир!

За горой — гора, за ними — степь Чилбир, —

Может быть, я там найду счастливый мир.

Лучше мне Байсун покинуть самому!..

Боль моя — как нож отточенный, остра,

Боль моя — как пламя жаркого костра.

Если птица счастья, выпорхнув с утра,

Счастьем осенить захочет комара,

Хоть Симург,[7] в сравненьи с комаром — гора, —

Голову он склонит перед комаром.

Может быть, в степи калмыцкой Чилбир-чоль

И ко мне судьба окажется добра.

Лучше мне Байсун покинуть самому!..

Э, мой притеснитель, Байбури, мой брат!

Тесен для него, как видно, стал Конграт.

Видимо, меня он вовсе выжить рад.

Если брата ввергнул он в подобный ад,

Пусть живет один, не ведая услад!..

Степи калмыков тучны и хороши,—

Буду калмыкам платить налог с души.

Может быть, аллах поможет мне и там,

А родному брату я зякет не дам!

Мыслимо ли мне терпеть подобный срам?

Бог мне сына не дал, как известно вам,

Эту рану сердца брат мне растравил,

Коль такой приказ, глумясь, мне объявил:

«Бог тебя, мол, сыном не благословил».

Если бессыновность он задел мою,

То и дочь унизить он хотел мою.

Если суждено терпеть чужую власть,

Лучше мне под власть калмыцкую подпасть.

Раз у Байбури столь ненасытна пасть,

Пусть он без меня хозяйничает всласть.

Лучше мне Байсун покинуть самому!..

Наступает осень — увядает сад.

От своей судьбы не повернешь назад.

Ты прощай, Байсун, родной мой край, прощай!

Впереди лежит сухой разлуки степь,

Горького скитанья, тяжкой муки степь!..

На вершины гор Аскарских пал туман.

Я пройду просторы незнакомых стран,

Шахом станет мне чужой, калмыцкий хан…

Родичи мои, что мне таить от вас?

Свет моей звезды на родине угас!

Льются мои слезы в два ручья из глаз.

Лучше мне Байсун покинуть самому!

Выслушав слова Байсары, ответное слово сказал ему опять Яртыбай:

— Краткий миг беды за время не считай, Вьюк людских обид за бремя не считай.

Если ты владеешь головой пока,

То не так уж мал достаток твой пока.

О своем народе даром слезы льешь:

Если ты в Чилбир калмыцкий побредешь,

Если ты другую землю изберешь,

Коль откочевать за благо ты сочтешь, —

Выдерни из сердца опасений нож:

Ты ведь не один юрту свою свернешь, —

Мы с тобой пойдем, куда ты сам пойдешь.

Нам теперь с тобою всякий путь хорош.

Бий наш Байсары, ты вот что в толк возьми:

По свету кочуя с нашими детьми,

Вольный мир увидим, да и то пойми,

Что своих детей мы сделаем людьми!

Будем мы с тобой до самой смерти жить

И родством и дружбой нашей дорожить…

Что нам Байбури, чума его бери!

Совесть потерял он, брат твой Байбури!

Разорить нас хочет, — так и говори.

Десять тысяч юрт стояло, — посмотри,—

Станет пуст Байсун, тогда один цари,

И себя за жадность сам благодари.

Камень, а не сердце у него внутри!..

С баем Байсары уйдет и весь народ.

Если же кто-либо с нами не уйдет,

Он у Байбури, оставшись, пропадет, —

Байбури отнимет у такого скот, —

За овцой — овцу, и стадо и окот.

Э, не плачь, наш ясный сокол, Байсары:

Ты еще взлетишь высоко, Байсары!

Минет черный день, как давний, темный сон.

Что нам Байбури — пускай погибнет он!

Выдумал вводить разбойничий закон!..

Яртыбай, об этом говоря тебе,

Стонет, сокрушаясь о твоей судьбе.

Яртыбая стон — всего народа стон.

Если ты уйдешь, мы все с тобой уйдем —

С женами, с детьми, с рабами, со скотом.

Дом наш будет там, где ты поставишь дом!

Понравились людям слова аксакала Яртыбая, — сказали:

— Э, Яртыбай-аксакал прав, — у шаха Байбури испортился нрав! Если он с брата родного зякет хочет брать, то сколько же с нас начнет он драть! Заберет весь наш скот! Лучше всем нам откочевать вместе с Байсары, — пусть Байбури безлюдным краем управляет…

Отделились от шестнадцатиколенного племени конгратского десять тысяч семейств баев-скотоводов, землепашества не знавших, зерна не сеявших, хлеба не собиравших, от скота богатевших. Так они были богаты, таким несметным скотом владели, что у кого было сорок тысяч верблюдов, тот неимущим считался. Овцам своим и сами они счета не ведали, — считали овец по загонам: один загон, два загона, десять загонов. А коней и кобыл так считали: «Один табун — на таком-то пасется тугае, два табуна — на таком-то тугае».

У Байсарыбая счет лошадям был таков: девяносто тугаев было у него. По всем девяноста тугаям — в долинах горных, на низинах приозерных, в зеленых камышовых зарослях Коккамыша, вольно рассыпавшись, паслись несметные табуны его коней и кобыл. И всякого другого скота было у него неисчислимое множество.