Alouette, little Alouette… - [45]

Он изумился:

– Ты знаешь мои вкусы?

– Ты должен любить здоровую пищу, – сказала она уверенно. – Пусть даже не любить, а употреблять! Ничего жирного, ничего соленого или сладкого…

Он расхохотался.

– Ошибаешься. Так надо было жить… лет сорок тому. Сейчас до бессмертия не больше тридцати лет. Скорее всего, меньше. Лет двадцать. Потому неважно, сокращу ли жизнь нездоровым питанием на пять или десять лет! Все равно успею.

Она сказала огорченно:

– Эх, я такое назаказывала…

– Неважно, – ответил он, – я всеядное. Для мужчины быть гурманом в еде – позор.

Она с облегчением перевела дыхание. На столе начали появляться тарелки, но Максим сперва отсыпал из набора флакончиков по таблетке, капсуле или желатиновому шарику, набралась полная горсть, засыпал все в раскрытый рот и быстро запил дистиллированной водой.

– Эт чё? – спросила она.

Он отмахнулся:

– Не бери в голову. Ноотропы и… прочее. Мне нужен мощный мозг, работа такая. Вот как ты пилюли красоты…

– Я не пью пилюли красоты, – заявила она.

– Правда? А чего же такая почти красивая?.. А я вот пью. Увы, работа требует…

Она потянула носом:

– А ничего запрещенного не употребляешь?

Он ухмыльнулся:

– Ты просто прелесть. Запрещать можно рядовым потребителям, что ничего не знают, кроме аптеки. А мы в состоянии схимичить любую формулу за пару минут. Главное, чтобы мозг работал! Остальное приложится.

Она смотрела, как он придвинул к себе тарелку поближе и принялся за еду, работая быстро и безостановочно, как комбайн на заготовке силоса.

– Да-да, – сказал он, перехватив ее взгляд, – понравилось, понравилось.

– Я ничего не спросила! – сказала она уличающе.

– Да? – изумился он. – Я что, ответил раньше?

– У тебя же мощный мозг, – обвинила она. – Вот и глючит… А что, бессмертие в самом деле будет лет через тридцать?

– Или раньше, – согласился он. – Ты, конечно, в него не пойдешь?

– Если останусь молодой и красивой, – ответила она с достоинством, – то схожу, а если надо быть старой… ни за что!.. Но если совсем уж честно, а не так, как обычно отвечаем, подстраиваясь под тех, с кем общаемся, то… то я вообще не представляю, как вселенная может существовать, если я умру?

Он помолчал, на языке вертится то одна колкость, то другая, но увидел ее несчастное лицо и неожиданно для себя сказал:

– Ты не умрешь.

Она спросила с надеждой:

– Никогда?

– Никогда.

– Никогда-никогда?

– Точно, – подтвердил он. – Неизлечимых болезней уже нет, есть только трудно излечимые и очень трудно излечимые. А это значит, нужно будет только дожить…

– А если бессмертие не откроете и через тридцать лет? – спросила она тревожно.

– Откроем, – заверил он, – но если вдруг не получится, то все равно уже создадим технологии, позволяющие продлевать жизнь на десять лет! Потом еще на десять, затем на пятнадцать… Так что любой из твоего возраста уже имеет шанс дожить до бессмертия! А ты доживешь точно.

Она посмотрела с надеждой:

– Правда?..

– Правда-правда.

– Обещаешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, тяжело вздохнула: – Это ужасно, если вот так все пропадет.

– Теперь уже не пропадет, – сказал он уверенно. – Мы переступили эту линию. Все, кто сейчас жив… кроме самых древних стариков, уже могут успеть получить все необходимое, чтобы жить дольше, а потом стать бессмертным. Ты останешься молодой и красивой, даже если и постареешь… на некоторое время.

Она спросила трусливо:

– Только на некоторое?

– Да, – заверил он. – Ты же сама видишь, над чем работаем. И точно так же стараются тысячи лабораторий по всему миру. Не мы, так кто-то обязательно отыщет! Человек сможет оставаться в том возрасте, который ему нравится.

В ее взгляде он видел такой страх и такую детскую надежду, что с трудом подавил жажду взять ее за плечи, прижать, обхватить всю и закрыть от жестокого мира, что живет сам по себе, не обращая на них внимания.

– Ладно, – сказал он, – я в лабораторию.

– Я с тобой?

– А не будет ли…

– Если ты не против, – начала она, потом резко оборвала сама себя: – Нет, сейчас выйду я, а ты минут через пять, хорошо?

– Хорошо, – ответил он и подосадовал, что она заметила, с каким облегчением он это сказал, как будто если их кто-то увидит выходящими вместе, это швырнет тяжелую тень на нее или на него. Как говорили в старину, опорочит, опозорит. – Хорошо, давай так…

– Как скажешь, – сказала она и, даже не поцеловав его в щеку, что было бы естественно, подхватила крохотную сумочку и как легкая бабочка порхнула к двери.

Та распахнулась с некоторым замедлением, словно хотела задержать. Максим невольно подумал, что эти нейроинтерфейсы слишком много на себя берут, он же в самом деле смутно пожалел, что она уходит, но лишь чуть-чуть и где-то в самой глубине…

Глава 5

По дороге на работу услышал новость, а на сетчатку глаза спроектировались статьи закона, окончательно запрещающего любые виды охоты, так как это, дескать, будит в человеке зверя. Тот, кто убивает животное, точно так же может убить и человека, а тот, кто хладнокровно разделывает убитое животное, точно так же может резать и увечить законопослушного гражданина и налогоплательщика. У нас одинаковое строение, и перерезать глотку человеку особенно легко тому, кто резал глотки оленям или баранам.