Alouette, little Alouette… - [37]

Евген покровительственно похлопал Георгия по плечу:

– Съезди! Подними себе самооценку. На съездах всегда меряются, сам знаешь чем. Мужчины иначе и жить не могут. А твои успехи видны каждому.

Он оглянулся на Аллуэтту, та уже совсем близко, а она увидела устремленные на нее взгляды, ох, незаметно переступила незримую черту мужских разговоров, поспешно поинтересовалась с самым невинным видом:

– Так чем мужчины меряются?

Георгий нашелся первым:

– Принцесса, вы слишком невинны, чтобы слушать такие научные термины. И вообще, разговор пустой.

– Почему? – спросил Джордж.

– А вот так, – ответил Георгий. – Никуда не еду. И ничем мериться не буду, я и так чемпион. Хоть и среди равных.

Максим сказал с облегчением:

– Правильный выбор.

Он отвернулся к столу, а Евген повел Георгия прочь, еще раз похлопал, на этот раз уже по гордо выпуклой спине, поинтересовался мирно:

– А в тот Петербург, что в Штатах, поехал бы?

Георгий отмахнулся:

– Это как карта ляжет. Или как именно шлея под хвост попадет.

– В смысле?

Георгий хмуро усмехнулся:

– С Америкой у меня очень непросто. Непростые отношения, как ты говоришь, когда имеешь в виду свою Гелочку. С одной стороны – штатовцы искренне желают нам добра, то есть развития нашей науки, техники, здравоохранения, повышения жизненного уровня, так как это этично, угодно Господу, а также лежит в русле всей их морали и пожелания добра и благополучия всем людям на свете.

– Ну-ну, – сказал Евген нетерпеливо, – а с другой?

Георгий поморщился:

– С другой – желают нам провалиться в ад, сдохнуть, перебить друг друга, а последнему убиться о стену, ибо мы соперники на тех же охотничьих угодьях, претендуем на то же самое место под солнцем.

– То есть, – уточнил Евген, – умные за нас, а дураки – против? Но так как дураков больше…

Георгий вздохнул и покачал головой, лицо его омрачилось.

– Если бы так все просто. Но эти «за» и «против», увы, борются, попеременно побеждая, в каждом американце. Это знаю по себе…

– А ты что, американец?

– Нет, но у меня точно такая же душа.

– Да брось…

– Разве Господь вложил нам не одну на всех? Ну ладно-ладно, разве мы все не от одной обезьяны?..

– Только по отцу, – сказал Евген. – Моя мать была точно украинской обезьяной.

– А я вот, – вздохнул Георгий, – американцами то восхищаюсь за их достижения в науке и готов им помогать во всем, то люто ненавижу их тупое быдло, что колется, пьет и голосует за того президента, который попроще и потупее.

– Ты не один…

– И, хуже всего, ко мне хоть не подходи с опросным листком: я сам не знаю, в какой день проголосую за то, чтобы все ресурсы отдать Америке и помогать ей во всем, а в какой буду требовать, чтобы эту гребаную нацию перебить на хрен, сам готов подтаскивать снаряды!

– Широк, – сказал Евген, – широк русский человек… Спасибо, Господи, что сделал меня украинцем.

Они оба посмотрели, как Аллуэтта несет Максиму кофе на блюдце, где ухитрилась разместить и большой бутерброд. Тот при каждом шаге все сдвигается и грозит вытеснить чашку опасно близко к краю, Аллуэтта уже не идет, а почти скользит, как лебедь по неподвижной воде, согнулась, на лице откровенное отчаяние.

Максим, как чувствовал, повернулся и быстро снял чашку, почти поймал ее, соскальзывающую с краю. Аллуэтта с облегчением перевела дыхание, но все так же старалась не встречаться взглядом с Максимом.

Георгий со вздохом отвел от них взгляд.

– Любить, – сказал он голосом мудрой вороны, – как сказал Экзюпери, это не значит смотреть друг на друга. Любить – это смотреть вместе в одном направлении.

– Ага, – сказал Евген довольно, – так мы с женой, оказывается, любим друг друга?.. Во время завтрака оба смотрим в телевизор.

– Вы такие, – подтвердил Георгий. – Видел я ваш телевизор. Двести сорок дюймов, разделен вертикально пополам, она смотрит комедии, ты – результаты конференций в Далласе…

– Зато на одном диване!

– Диван у вас хорош, – признал Евген, – всего двенадцать метров в длину?.. Можно ходить друг к другу в гости, не сильно и заморишься.

– Тихо, – сказал Георгий. – Раввина принесло опять…

– Это православный, – поправил Евген.

– Но бороды одинаковые!

– А что ашкенази произошли от славян, не знал? Весь Интернет трубит!

Священник с порога строго оглядел громадное помещение, осенил все крестным знамением, но затем принял благостный вид и медленно пошествовал, именно пошествовал, даже вшествовал в лабораторию и некоторое время двигался медленно и величаво, осознавая, что представляет структуру, которой две тысячи лет, а это значит, должны доверять и вкладывать в нее деньги, как в самый надежный банк.

У стола Анечки остановился, грозно насупился.

– А это что, – спросил он грозно, – у тебя такое, дщерь?

Анечка в испуге подскочила, оглянулась вся трепещущая, словно услышала глас Мункира и Надира.

Френсис сказал громко от своего места:

– Анечка, «дщерь» – это не ругательство! Правда-правда. По крайней мере не слишком грязное.

Анечка все еще в трепетном испуге проследила за взглядом священника. Тот с негодованием рассматривал красочный календарь, где в навершие каждого месяца красуется мастерски нарисованный знак гороскопа.

– Почему? – спросил священник, указуя на эти символы.