Алое восстание - [37]

Что-то слишком я нервничаю. Поднимаю голову, гляжу на попутчиков. Шестеро курсантов молчат, задумавшись каждый о своем. Худенький паренек с открытым лицом и какой-то совсем детской наивной улыбкой встречается со мной взглядом.

– Юлиан, – представляется он. Пересаживается поближе, пожимаем друг другу запястья по всем правилам. Обменяться данными мы не можем, планшеты у всех отобрали. – Интересное имя – Дэрроу.

– Ты бывал в Эгее? – спрашиваю.

– Еще бы! – улыбается он. Юлиан всегда улыбается. – А ты что, разве нет? Странно… Он оглядывается. – Тут одни новые лица, столько было знакомых, но почти никто не выдержал экзаменов. А вообще, я тебе даже завидую. В Эгее как-то неуютно – красиво, конечно, но столичная жизнь совсем другая – суетливая… и дешево стоит, как говорится.

– Только не для нас.

– Наверное, – смеется он, – если в политические игры не соваться.

– Я вообще играми не интересуюсь… – хмыкаю я, но, заметив его удивление, подмигиваю, – разве что на деньги. Ну, ты понял.

– Понял, понял. Предпочитаешь, шахбокс или, может, гравикросс?

– Шахбокс одобряю, но спортбой кладет его на обе лопатки, – сверкаю я улыбкой аурея.

– Особенно если болеешь за Нортаун! – радостно подхватывает Юлиан.

Я разочарованно морщусь:

– Нортаун? Ну, тут мы едва ли сойдемся. – Тыкаю себе большим пальцем в грудь. – Йорктон – чемпион!

– Ха, Йорктон! – хохочет он. – Точно не сойдемся.

Знал бы он, какой ледяной холод кроется за моей улыбкой. Вся эта болтовня для меня – всего лишь заученные с Маттео модели общения. Тем не менее Юлиан не вызывает отвращения, на чудовище не похож…

А должен быть чудовищем.

– Мой брат уже, наверное, в училище, ему ближе добираться из нашего поместья в Эгее. Наверняка уже там всех всполошил! – Юлиан уважительно качает головой. – Вот кто настоящий аурей, быть ему примасом, к гадалке не ходи! Гордость отца, а у нас в семье есть из кого выбирать, уж ты мне поверь. – В голосе парнишки одна любовь, ни капли зависти.

– Примасом? – не понимаю я.

– Ну, так в училище называют лидера в своем братстве.

О братствах мне приходилось слышать немало. Их всего двенадцать, по числу богов древнеримского пантеона, и каждое отвечает своему набору личностных качеств. Братства объединяют золотых и после окончания училища, помогая достойным в поисках покровителя и дальнейшем продвижении по карьерной лестнице. Выбрать могущественную семью и служить ей – главная цель жизни аурея, и предан он своему патрону, а не народу планеты, который, скорее, презирает. Семьям принадлежит истинная власть в Сообществе, они располагают собственными армиями и флотами, которые входят в состав объединенных сил.

– Эй, голубки́, еще не наворковались? – раздается голос из дальнего угла.

На нас глядит, ухмыляясь, тощенький смуглый мальчуган с вихрами грязноватого оттенка. Тонкие губы, крючковатый нос. Типичная бронза.

– Мы тебе мешаем? – спрашиваю с вежливым сарказмом.

– Ваша собачья свадьба? Пожалуй, да. Слишком шумно.

Юлиан вскакивает с сиденья:

– Извинись, тварь!

– Отвали, щенок. – Тощий брезгливо отворачивается, потом снова ухмыляется, глядя на белую перчатку в руке Юлиана. – Решил подтереть мне задницу, педик?

– Что? Ах ты… мразь! – Юлиан задыхается от негодования. – Кто тебя воспитывал?

– Твоя мамаша, когда ходила в лес к волкам поразвлечься.

– Мразь! Гадина! – Юлиан швыряет перчатку в лицо обидчику.

Я посмеиваюсь про себя. Бронзовый малыш смахивает повадками на ребятишек из Ликоса, вылитый чертенок Лоран или его приятели из Беты. Юлиан не знает, как себя вести с такими.

– Я вызываю тебя, патриций! – выпаливает он ритуальную формулу.

– Поединок? – фыркает тощий. – Я тебя чем-то задел? Ладно, договорились. После перехода вытру ноги о твою фамильную гордость, педик. – Он громко сморкается в перчатку Юлиана.

– Почему не прямо сейчас, трус? – Юлиан надувается, старательно выпячивая грудь. Так, должно быть, учил его отец. Никто не смеет оскорблять его семью.

Обидчик хохочет:

– Ты совсем идиот? Откуда здесь оружие? Отвали, встретимся после Пробы.

– Какой еще Пробы? – Юлиан наконец задает вопрос, который волнует и меня.

Тощий скалится в самодовольной ухмылке. У него даже зубы какие-то грязные.

– Проба – последний экзамен, кретин! Секретный! Главный секрет по эту сторону юбки Октавии Луны. Щенкам о нем знать не положено.

– А ты-то сам откуда знаешь, бронза? – интересуюсь я.

– Шепнул кое-кто. Да не знаю я толком, громила. Так, слыхал краем уха.

Зовут смуглого охальника Севро, и мне он начинает нравиться.

И все-таки что за таинственная Проба? Вздыхаю, думая о том, как мало, по существу, мне известно. Юлиан, немного успокоившись, заводит разговор с другим пассажиром челнока. Обсуждают результаты экзаменов. Снова поражаюсь, насколько они низкие у большинства. Зачем таких вообще принимают? Даже Севро презрительно фыркает, прислушиваясь к беседе. Сам-то он как сдал?

В долину Маринер мы прибываем ближе к ночи. Кажется, что гигантский светящийся шрам на темной поверхности Марса не имеет границ. В самом центре его вздымается целый лес огненных мечей столичного мегаполиса. На крышах небоскребов ритмично вспыхивает многоцветная реклама ночных клубов. На танцевальных площадках кувыркается в воздухе золотая молодежь, поднимаясь и падая в такт прихоти музыкального гравимикса. Над городскими кварталами блестят прозрачные шумозащитные пузыри. Челнок пронизывает их один за другим, окунаясь по очереди в пестрые миры причудливых звуков.