Алмазный меч, деревянный меч. Том 1 - [7]

Лес терпеливо ответил, громадный, невозмутимый, он не боялся смерти, он не знал, что такое страх, и по большому счету ему не было дела и до несчастной Дочери Дану, жалкого осколка некогда великого племени – иначе как мог он отдать сокровище расы Дану сейчас, отдать девчонке в рабском ошейнике со свирепым погонялой-хозяином за плечами?

Перед Агатой высилось дерево, стройный, вознесшийся ввысь Aerdunne, пятиконечные листья цвета расплавленного золота чуть слышно шуршали, готовясь укрыть землю мягким зимним одеялом, собственной смертью уберечь от выстуживания, от вымерзания – после того, как пала магия Дану, зимы здесь стали куда суровее и жестче.

Совершенно обычный на первый взгляд Aerdunne. Хотя.., нет, не обычный. В дереве дремала скрытая мощь, глубинная, нутряная, из тех, что не отзываются на первые попавшиеся заклятья бродяги-чародея. Сейчас эта мощь пробудилась, не замечая замершего со стеком в руках господина Онфима-первого, не замечая железного наговорного ошейника на той, кому он намеревался вручить взросшее и хранящееся в его стволе. Дерево не желало знать, что сокровище тотчас же попадет в иные руки, руки хуманса, одного из тех, что в прах крушили саму плоть Dad'rroungot'a. Дерево лишь исполняло свое предназначение.

Агату била крупная дрожь, и уже не могла помочь никакая выдержка Дану. Онфим, проклятый хитрец, он знал, он наверняка знал! И рассчитал все до мелочей! Наверняка и покупал ее с дальним расчетом…

Ветви медленно клонились к ее лицу. То, о чем она так мечтала, то, что грезилось ей в воспаленных ночных видениях, само шло в руки.., но не к ней. Ошейник предостерегающе потеплел. Прежде, чем она хотя бы помыслит о невозможном, боль скрутит ее дугой и бросит наземь, к ногам.., хозяина.

Листва раздвинулась. И – во всей красе своей взорам Дану и хуманса предстал immelstorunn. Только – сорви. И – вмах, всей отпущенной Дочери Дану силой – развалить от плеча до пояса того, кто стоит за спиной, а потом поддеть ослабевший ошейник и… – надвое его!..

Рука девушки не успела подняться. Онфим знал, за чем он идет сюда. Удар в затылок! И еще, вдогон, по уже падающей!..

Близко-близко, возле самых глаз, оказалась земля.

– Очень хорошо, Дану, – и без того хриплый голос Онфима вдобавок еще и дрожал. – Очень хорошо. Вставай. Мы обернулись скорее, чем я думал. Идем. Надо возвращаться. Только бы успеть допрежь дождей…

– Убей меня, – тихо попросила она, не двигаясь. – Убей, я ведь не нужна тебе больше…

Раньше девушка думала, что немедленно умрет, оказавшись в плену. Потом она думала, что немедленно умрет, когда ее в первый раз волокли к козлам для порки. Потом – потом еще оставалась надежда умереть, если она узнает, что Immelstorunn попал в руки людей. Теперь она, сама вручив величайшее оружие своей расы человеку, поняла, что не суждено сбыться и этой надежде.

– Убить тебя?.. – оплывали, грузнели щеки, ястребиный нос становился привычной гулей, набрякали иссеченные морщинами мешки под разом обесцветившимися глазами. – Ну вот уж нет, остроухая. Мне приятно смотреть, как ты корчишься. Мне приятно знать, что ты мучаешься оттого, что ваш хваленый Иммельсторн здесь, у меня, завернутый в рогожу.

«Иммельсторн! Великие Боги, как грубо и до чего же простецки!.. Впрочем, чего еще ждать от хуманса…»

– Так что я тебя не убью, не надейся, кошка. Вставай, и пошли, покуда я не рассердился. Нас догоняют Ливни, нам надо спешить. Вставай!..

И она встала. Безвольно, вся дрожа от пережитого. А могучее дерево уже смыкало ветви. Оно выполнило свой долг, явив Immelstomnn дочери племен Дану. Теперь оно спокойно и не торопясь станет растить новый. В назначенный час и он найдет своего хозяина.

Человек и молоденькая Дану с острыми ушками пошли обратно к дороге.

***

– Глянь-кось, вернулись! – Троша первым заметил хозяина с Агатой. За спиной господина Онфима-первого приторочен был длинный сверток. Что он там нашел, интересно?..

– Ну, перевели дух? – неприветливо осведомился господин Онфим. – Трогаем.

И – невольно глянул через плечо, на восток, где весь горизонт затянули злые черные тучи.

Оттуда приближались дожди, а с ними – обычная осенняя смерть. Горе тому, кто встретит ее не под крышей, без огня и угла.

Бродячий цирк двинулся дальше.

Глава 2

Чародеи, колдуны, ведуны, ворожеи, волшебницы и прочий люд, кичащийся магией, обожает выделиться из толпы. Чтобы – сразу, чтобы – издалека, чтобы разговоры – смолкали, шапки – ломались, а спины – гнулись.

Те маги, что помоложе, обожали черное и серебряное – кожа, накладки, шипы, цепочки, браслеты. Женщины не уступали. Эти, правда, разделились на две крайности – стриженые, с мечами, одеждой и ухватками неотличимые от мужчин; или же, напротив, волна роскошных волос до пояса (укрепленных и удлиненных чародейством), ворох юбок, кружева, глубокие декольте, кареты, ливрейные лакеи и тому подобное.

Старшее поколение все как один облачились в плащи. Далеко не самая удобная одежда – и распахивается, и задувает, и рукам мешает – однако ж вот носят. По всем краям, от внутренних морей до Окраинного Океана, прогремел строгий указ – простонародью-де, как, впрочем, и благородным сословиям, ныне, присно и во веки веков воспрещается носить одноцветные плащи, они отныне – только для старших орденских магов, начиная с третьей ступени посвящения. Всем же прочим – двух-, трехцветье и так далее. С той поры и повелось – чем выше человек, тем меньше цветов на его плаще. Накидки в два цвета носили короли, в три – принцы, герцоги, графы, бароны и прочее высшее дворянство; ну а дальше начиналась уже вольная чересполосица.