Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра - [50]

– Они сказали мне, – продолжил Ошо, – что если я возьму на себя вину по двум незначительным пунктам, то меня освободят и попросту депортируют из страны. Я был готов остаться в тюрьме и умереть. Для меня это не было бы большой проблемой, но когда они стали говорить: «Подумайте о ваших людях», я решил, что к этому (к признанию вины, хотя я был ни в чем не виноват) не стоит относиться слишком уж серьезно.

Ошо обвинили в тридцати четырех нарушениях закона об иммиграции – с двумя из них он согласился. Что случилось с остальными тридцатью двумя? Судья, должно быть, сам был преступником, потому что пошел на переговоры, хотя какие могут быть переговоры, когда речь идет о преступлении? Разве преступление может быть бизнесом?

Даже эти два признанных обвинения были сфабрикованы. Первое заключалось в том, что Ошо прибыл в Америку с намерением остаться, а второе – что он помогал иностранцам заключать браки с американскими гражданами.

Ошо писал в министерство внутренних дел, запрашивая иммиграционный статус, несколько лет подряд, но так и не получил никакого ответа. Почему?

Его обвинили в том, что он устроил тысячи браков, по крайней мере, «один из них – точно». Это что, шутка? Один – «точно»! А что же стало с остальными тысячами? В любом случае у них не было доказательств даже относительно этого «точного» брака.

Я открыла рот от удивления, услышав, в чем обвиняют Ошо. Говорилось, что он приехал в Америку специально, чтобы построить общину, в которой могли бы медитировать многие люди, потому что ашрам в Индии стал для него мал. Оказывается, это было преступлением!

Ни один мускул не дрогнул на лице Ошо. Он казался спокойным и смиренным, и в то же время он выглядел королем. Его детская невинность и открытость сделали его неуязвимым. Он принимал все происходящее, но при этом не подставлял другую щеку. Противоположности встречаются там, где для их встречи достаточно пустоты. Однажды Ошо сказал:

– Мастер подобен небу. Кажется, что он есть, но на самом деле его нет.

Он сидел в зале суда так, словно сидит в Будда-холле и медитирует вместе с нами. Глядя на него, я думала, что если у человека нет личности и он больше не зависит от прошлых мыслей, то у него нет эго, которое можно было бы обидеть, у него нет «Я», которое можно было бы задеть или оскорбить.

Судья Леви обратился к Ошо:

– Вы признаете себя виновным?

– Я, – ответил Ошо.

И наш адвокат Джэк Рэнсом, который стоял рядом с Ошо, сказал:

– Виновен.

Так повторилось дважды. Позже, когда я спросила Ошо о его ответе, он засмеялся и сказал:

– Я так ответил, потому что ни в чем не виноват, просто я констатировал факт своего существования. А наш адвокат тут же сказал «виновен». Так это его проблемы – виновен он или нет.

Суд вынес приговор: десять лет тюрьмы с отсрочкой исполнения. Также Ошо будет находиться под надзором полиции в течение пяти лет, при условии, что он покинет Соединенный Штаты и не будет въезжать в страну в течение этого срока без разрешения верховного прокурора США.

Когда судья спросил, понимает ли Ошо, что не сможет приезжать в Америку в ближайшие пять лет, Ошо ответил:

– Конечно, но вам не стоит ограничиваться пятью годами. Ноги моей больше не будет в этой стране.

– Но ведь вы можете и передумать, – возразил судья. На что Ошо лишь молча улыбнулся. Потом я спросила его, почему он ничего не ответил.

– По той же причине, по которой Христос ничего не ответил Пилату, когда тот спросил его: «Что есть истина?» Этот бедняга-судья просто не знал, что у меня больше нет ума, чтобы передумать{ Англ. You may change your mind – передумать, дословно – «изменить ум». – Примеч. пер.}.

Ошо назначили штраф в полмиллиона долларов за два незначительных преступления, обычно за такое требуют не больше двадцати пяти долларов. Плюс ему необходимо было покинуть страну.

Хасья с помощью друзей в течение десяти минут предоставила деньги, и Ошо вышел из зала суда. Мы вновь покатили по мокрым улицам Портленда. По обеим сторонам дороги стояли люди и махали нам рукой, некоторые неприлично жестикулировали. В лужах отражались огни магазинов. Я выглянула в окно и увидела, что витрины красиво украшены перед Рождеством. Жизнь и так была слишком странной в последние несколько недель, но это! Это ханжество и лицемерие, называемое Рождеством, совсем меня доконало.

Мы поехали прямо в аэропорт, где у трапа самолета нас ждали несколько саньясинов и репортеров. У входа в самолет стояла Вивек. Поднявшись по трапу, Ошо обернулся и помахал рукой. Он стоял под дождем, его борода развевалась на ветру. Я была буквально загипнотизирована его мягкостью и красотой и парализована важностью момента. Прощай, Америка! Прощай, Мир! Дверь уже начала закрываться, когда я вдруг осознала, что тоже уезжаю. Я бросилась через толпу к трапу и в считанные секунды оказалась в теплом, полном народа салоне. Вивек опустила спинки трех кресел и устроила для Ошо импровизированную постель. Она приготовила подушки и одеяла. Ошо лег и закрыл глаза. Это необычное зрелище стало совершенно обычным в последующий год, когда время от времени самолет, перелетающий из одной страны в другую, был нашим единственным «домом».