Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра - [16]

Начав стирать одежду Ошо, я была в шоке. Я ждала, когда же ощущение шока пройдет, но оно не отступало. Я ощущала такую огромную энергию в комнате, что постоянно твердила себе: «Что бы ты ни делала, не закрывай глаза». У меня было такое чувство, что если я закрою глаза, то унесусь в иной мир!

Все белье я стирала вручную и затем развешивала на веревке, на крыше. Обычно я разбрызгивала вокруг себя воду, словно ребенок, плескающийся на морском берегу, и в итоге промокала с головы до пят. Много раз я падала прямо на скользкий мрамор, но, как пьяная, не ушибалась, а вставала, целая и невредимая. Я порой настолько увлекалась работой, что мне казалось, будто сам Ошо стоит рядом со мной. Однажды это поглотило меня так сильно, что я упала на колени и прижалась головой к столу. Клянусь, он был рядом со мной!

Но времена изменились, и по возвращении из Америки у нас появилась стиральная машина. Теперь мне редко приходилось мочить руки. А когда что-то нужно было постирать вручную, я надевала резиновые перчатки. Количество грязного белья каждый раз чудесным образом менялось в зависимости от того, сколько времени мне полагалось провести за работой. Я всегда недоумевала, разве можно стирать одежду одного человека целый день? Оказывается, можно. Моя мать, услышав, что я остаюсь в Индии, и узнав, что я работаю прачкой, написала мне, что никак не может понять, зачем «нужно было столько учиться и познавать себя, чтобы в итоге стирать кому-то белье. Твой отец говорит, что ты должна немедленно вернуться домой. Ты не можешь работать прачкой!»

Но я стирала одежду Ошо не только в Индии, я путешествовала с ним по всему миру, продолжая стирать его белье. Из чистейшей ванной в Пуне я была вынуждена перебраться в подвал в замке в Нью-Джерси, а затем в трейлер в Орегоне. Потом прачечной стал небольшой коттедж в Северной Индии, где мы стирали талым снегом, который собирали в специальные ведра. Оттуда я переехала в полуподвальное помещение в отеле в Катманду, где работала в окружении примерно пятидесяти непальцев, затем в ванную комнату на Крите, потом я стирала на уругвайской кухне, а после этого – в переделанной под ванную спальне в португальском лесу. И в итоге вновь оказалась там, откуда начинала, – в Пуне.

Комната, в которой стирают белье, стала для меня своего рода убежищем и одновременно лоном, из которого я вышла. Она находилась прямо напротив комнаты Ошо – таким образом, это была часть дома, в которой никто никогда не бывал. Я работала в полном одиночестве. Единственным человеком, которого я могла увидеть за целый день, была Вивек.

Иногда люди спрашивают меня, не было ли мне скучно столько лет заниматься одним и тем же. Но мне никогда не было скучно. Моя жизнь была настолько простой, что мне было не о чем особенно думать. Конечно, у меня в голове крутились мысли, но они были похожи на высохшие кости, на которых уже давно нет мяса. С тех пор, как я познакомилась с Ошо, моя жизнь изменилась совершенно. Я была настолько счастлива, что стирка белья стала для меня своего рода благодарностью Ошо. Самое смешное, что чем с большей любовью и тщательностью я стирала и гладила его одежду, тем счастливее я себя чувствовала – такой волшебный энергетический круг.

Ошо никогда не жаловался на мою работу и никогда не отсылал вещи обратно. Хотя во время моего первого сезона дождей я посылала ему полотенца с запахом плесени. Нужно хоть раз побывать в Индии во время муссонов, чтобы знать, что происходит с мокрыми полотенцами. Они пропитываются запахом, который можно уловить только после того, как вы использовали полотенце. Но я об этом ничего не знала. Когда Вивек сообщила мне, что полотенца пахнут плесенью, я была искренне удивлена. Но когда она сказала, что полотенца так пахнут уже целую неделю, я запаниковала. «Почему Ошо мне сразу не сказал?» – спросила я. Оказывается, он решил подождать несколько дней, чтобы дать мне возможность самой это понять и чтобы ему не нужно было жаловаться.

Бывали моменты, когда я останавливалась и просто сидела, переполненная чувством любви. Я не думала о ком-то конкретном и даже не пыталась вспомнить чье-либо лицо. Это было странное чувство – просто любовь. Раньше она охватывала меня, только если рядом был человек, который вызывал во мне это чувство. Но даже тогда она не была такой сильной, как в эти моменты. Она опьяняла, но мое опьянение было утонченным, едва уловимым. Тогда я написала стихотворение:

Memory can’t recall your face,

So love comes, faceless.

Unfamiliar is the part of me

That loves you.

She has no name,

And she comes and goes

And when gone,

I wipe my tear-stained face

So that it remains a secret.{ Я не в силах вспомнить твой лик.

У любви, что пришла, нет лица.

Я не знаю ту часть меня,

Что так сильно и трепетно любит.

У любви, что пришла, нет имен.

То нахлынет она, то отступит.

Слезы льются, когда не пленен

Той любовью, что душу разбудит.}

На что Ошо воскликнул:

– Любовь – это величайшая тайна на свете. Ее можно испытывать, но ее нельзя познать. Ею можно жить, но нельзя понять. Она выше понимания, она превосходит любые наши домыслы о том, что же есть любовь. Умом ее не охватишь. Она всегда ускользает. Ее нельзя запомнить. Ведь память – не что иное, как дневник ума. Память – это следы, оставленные в уме. У любви нет тела, она бестелесна и потому не оставляет следов.