Алмазная скрижаль - [8]

Все свое свободное время он посвящал глубокому, как январские сугробы, сну, убеждая самого себя, что ночь истории действительно наступила. И чем плотнее наседала жизнь, как задастый монгол при Калке, тем охотнее и быстрее он впадал в зимний, беспробудный анабиоз.

Терзая в прокуренных пальцах окурок, Вадим перечитывал худенькое досье второго пропавшего студента — Юрия Реченко. Этот был помельче: «белая косточка». Родился и жил в Петербурге. Потом МГУ, кафедра археологии… Ничего примечательного, кроме, пожалуй, одного… В графе особые приметы значилось: крупное коричневое родимое пятно на затылке, по форме напоминающее летящую птицу. Что и говорить, примета не броская… Костобоков аккуратно выписал адрес хирургической клиники, где работал отец Юры.

Около полуночи Вадим Андреевич запоздало заметил на полу серебристую безделушку — гребешок, забытый Сабуровой. На ладонь легла литая прохладная тяжесть. Гребень был из настоящего серебра, светлый с чернью, как чешуя озерных рыб. Всмотревшись в сплетения узора, Вадим Андреевич разглядел крылатого грифона. Он борол лапами и добивал чеканным клювом извивающуюся гадину. Мерцал алый рубин, вплавленный в зеницу грифона. У змея в глазке поблескивал изумрудный камушек. Тончайшая работа и, верно, старинная: «скифский звериный стиль»! По ободу вилась древнеславянская вязь. Вадим Андреевич, стыдясь самого себя, даже слегка обнюхал гребень. Потом до боли сжал серебряные зубцы в ладони…

* * *

Он уже тяжело дремал, когда телефонный звонок обрушил хрупкую, напряженную тишину. Вязкий сон еще удерживал его, но все звенели и звенели в ушах стеклянные брызги.

— Костобоков, следственное…

— Следственная группа, на выезд… «Академики» — двойное убийство!..

На горячей со сна шее стремительно сохли ледяные капли. Застегивая кобуру, Вадим ощутил прилив жаркой силы и злую собранность мышц, настигающие его в минуты «горячего следа», близкой опасности или острой ненависти. Не будучи от природы жесток и кровожаден, он искал и ждал этих минут, они оправдывали его грубое земное бытие, насыщали кровь мужеством и адреналином. Это были минуты, когда он остро чувствовал и жадно любил жизнь.

Взошла полная луна и сияла холодно и ярко. Во дворе рядом с КПЗ разводил пары микроавтобус. В вольерах завыли собаки. Заскрежетали, заплакали, то высоко, по-щенячьи, то гулко, утробно, словно маялась неведомой мукой звериная душа, растревоженная звездной россыпью и лунным светом.

— И чего воют? Как луну завидят — так в голос! — поеживаясь от прилипающего к телу холода, ворчал водитель. Это был молодой парень, похожий на ветра-Борея со старинных гравюр: полнокровный и кудрявый, с круглыми щеками и вытянутыми, как для поцелуя, губками.

— Я от бабки слышал, что на Луне осталась тень Каина. Вот собаки и воют от печали. Авель пас овец, а собака в этом деле первый помощник… «Авель» значит белый… — припомнил Костобоков.

— Красиво, но неправда, — отрезала изящная Фирюза Байрамовна, по прозвищу «Бирюза», дежурный эксперт Управления, устраивая на острых коленках, торчащих из-под пышной, как химическая пена, шубки свой экспертный чемоданчик.

Город в этот час был похож на мертвую зыбь. Через безлюдные пространства перемигивались колючие огни. Инфернальный свет плавал в незамерзающей даже в лютые морозы реке, похожей на черное стальное лезвие. Казалось, исчезнут в одночасье люди, а город не заметит и по-прежнему будет дышать едкой серой, пока не закончится в его жилах лучистая электрическая кровь и не остынет механическое сердце.

— А почему ментов «легавыми» зовут? — не отрывая глаза от дороги, спросил молодой водитель. — Это же обидная кличка…

— Действительно, за что же нас так? Мы ведь под пулями не ложимся. Мы скорее благородные борзые, гончие. Идем по следу, пока лапы в кровь не собьем. Язык на плече, но хоть ползком, но догнать зверя…

— А это оттого, — авторитетно вклеилась в разговор Бирюза, — что на эмблеме царской розыскной службы была изображена легавая охотничья собака.

— Нет, мы не легавые, мы — гончие псы, «созвездие гончих псов». Знаете такое? Это псы охотника Ориона — символ верности и бесстрашия…

— И глупости… — блеснула раскосыми глазами Бирюза. — В жизни надо быть не псом, а волком!

— Ну, до волка еще дослужиться надо, — заметил паренек-водитель, опасливо косясь на вызывающие коленки Бирюзы.

…Этой ночью произошло новое убийство в «Академиках» — так назывался небольшой стерильный микрорайон на окраине города. Всего месяц назад в «Академиках» была убита Мария Муравьева, и вновь светит полная луна, как в ночь трагедии. Все это может быть простым совпадением, но лишь на первый, самый поверхностный взгляд. На этот раз жертвой стала пожилая супружеская чета.

Рядом с трупами хозяев все еще струился неиссякаемый поток счастливой телевизионной жизни. Грандиозный парад эстрадных полчищ не затихал даже ночью. Гипнотическое окошко глумливо скалилось, трясло вставными челюстями; кто-то милосердный догадался убрать звук. Смерть застала пенсионеров у включенного телевизора. Недостаток хлеба насущного и духовного старички с лихвой восполняли изобилием зрелищ.