Алмазная грань - [50]
В старом бору шумели сосны. Шалый ветер, заблудившийся в соснах, раскачивал мохнатые ветви и ронял на снег сохлую, рыжую хвою. Вместе с хвоей облетала и ломкая бахрома стылой капели.
Ветер приносил в поселок смолистый запах пригретого солнцем бора, ерошил перья сорок, болтавших про какие-то птичьи новости, рябил воду в лужицах.
Весна была близка. На Стрелице задолго до благовещенья лед потускнел, покрылся разводьями. Все решили, что в этом году — неделю не доездить: мокрый снег чавкал под полозьями, налипал на передки саней.
Приближение весны радовало народ. Последние обозы отправлялись на станцию. Через несколько дней, как вскроется река, кончат подвозить песок и известь; без малого месяц можно будет отдыхать от тяжелой работы, заниматься огородами, чинить избы и скотные дворы.
Только в Райках, у размываемых водою землянок, часто можно было услышать брань и проклятия. Обитателям убогих жилищ весна приносила новые заботы и невзгоды. Весь день ребята и женщины вычерпывали воду, заливающую землянки. Мужчины после работы вечерами облаживали осыпавшиеся стены.
— Морока с вами, — ворчал Василий Костров. — Один слепой сидит, другая около него весь день торчит, не отходит. И что это за люди неудобные! Скоро ведь начисто вашу берлогу смоет. Посередь чистого поля жить собираетесь? Девчонка вконец замоталась с вами. Жалко глядеть на Катьку.
Дядя Яков, прислушиваясь к ворчанию плотника, перебирал вздрагивающими пальцами подол холщовой рубахи. Словно чувствуя, что Василий уже подошел к двери, слепой неуверенно спрашивал:
— Как же быть-то, ляляй? Похоже, за грехи терпим.
— «Как быть, как быть», — огрызался Костров. — Шел бы в больницу к барину, может, вылечили бы тебя. А не то — лучше бы людей развязал...
— Молчи, пес! — озлобленно кричала жена Якова. — Чего к хворому привязался? Не по нраву у нас — не живи. Никто не звал тебя.
— Дура шатоломная, — остывая, бурчал плотник. — Жалею вас... Собрались, ребята? Идите. Я нагоню.
— Нам жалости не надо! — не смягчаясь, бушевала Марья. — Мы отвыкли от нее! А злости своей хватит!
— Сходили бы к управителю, дал бы он несколько досок, я бы обладил землянку. Стена-то обваливается, — не обращая внимания на гнев Марьи, говорил Костров и, вдруг ожесточаясь, снова переходил на крик: — Что ты разоралась?.. Уйду! Не век же тут с вами пропадать буду. Через неделю, бог даст, с Ванькой тронемся, а Тимоху в поселок на квартиру определю. Домой-то он не пойдет, оторвался от мужицкого корня. Отец с матерью на новые земли переселяться вздумали. Парню теперь тут жить.
Распахнув дверь, плотник шагнул через порог прямо в лужу, прикрытую тоненькой пленкой льда. Холодные капли брызнули из-под лаптей.
— У хорошего хозяина скотина так не живет, а тут люди, — заворчал плотник. — Самому придется взяться, а то эти, неудобные, ничего так и не сделают. Напомни-ка, Ванюшка, как шабашить будем, тесинок тройку захватить. Совсем разваливается Яшкина землянка. Хоть немного стены подпереть.
Просить теса у десятника Костров не осмелился. Десятник ходил злой, с раздувшейся щекой, и беспричинно придирался то к одному, то к другому плотнику.
«А ну его, кобеля перекошенного, к нечистому, — решил Василий. — Пойдем по-темному — возьму сам».
Облюбовав три ровных доски, Костров незаметно отложил их в сторону и прикрыл щепками. Весь день плотника мучило сомнение, сумеет ли он незаметно унести и стоит ли рисковать, но после работы, когда стали собирать в сундучки инструмент, Костров уже не колебался.
— Ванюшка, — шепнул он сыну, — отстань-ка малость от артели. Видел, тесинки я припрятал? Ты к дороге их оттащи да снежком забросай.
Когда все разошлись, Ванюшка с трудом перетащил доски на другое место, коченеющими руками забросал мерзлыми комьями снега и, присев, стал поджидать отца.
Сидеть одному в темноте было страшно. Прислушиваясь к таинственному шуму леса. Ванюшка чувствовал, как неприятно щемил грудь холодок страха, и тоскливо думал, долго ли еще придется ждать.
«Дались ему эти тесины, — мелькнуло в голове мальчика. — Лучше бы спросил у старого барина, что ходил смотреть, как мы лечебню строили. Поди, не отказал бы... Господи помилуй, леший проснулся, а его все нет».
Где-то вдалеке, в темном бору, кто-то застонал, ухнул. Трясущийся от страха Ваня, зажмурив глаза, лихорадочно закрестился и торопливо зашептал: «Спаси, господи, от нечистой силы».
— Ты где, сынок? — тихо спросил незаметно появившийся Василий. — Никак от артельных не отделаешься. Что трясешься? Замерз?
— Боязно. Леший в бору голос подавал. От страха чуть не помер, а тебя все нет, — сердито отозвался мальчик.
— Леший, сынок, в поле не тронет. Бояться нечего. Ну, пойдем. Помоги тесины поднять. С отдыхом, не спеша, донесем.
Василий, крякнув, взвалил доски на плечи и, согнувшись под тяжестью, неторопливо пошел. Ванюшка, поддерживая сзади конец тесин, шел следом, все еще настороженно посматривая на темную громаду глухо шумящего бора.
Не радовало приближение весны и обитателей белокаменного дома, стоявшего рядом с церковью.
Нетерпеливо ожидавший возвращения сына, Степан Петрович не дорожил деньгами, начиная строить большой двухэтажный дом с итальянскими окнами, высоким четырехколонным портиком перед главным входом. Кусты белой сирени, молодые плакучие березы, куртина с фонтаном перед домом, цветные витражи на балконах, пушистые ковры на узорчатом паркете, картины в тяжелых золоченых рамах — все здесь было создано на радость обитателям дома.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.