Алмазная грань - [49]
— За неделю — ни одного больного. Впрочем, откуда им быть: прекрасный сосновый лес, здоровая русская природа! Даже мне с моей астмой здесь легче, чем в городе. Пока я единственный пациент в этой лечебнице.
Корнилов хмуро взглянул на разговорчивого врача. Стыдно было признаться, что на свете есть такие же, как и он, слепцы.
Глава шестая
— Гляди, Тимофей, запоминай...
Федор Кириллин быстро подхватил каплю расплавленного стекла и начал дуть, поворачивая трубку между ладонями. Розоватый огнистый шарик на конце трубки стал заметно увеличиваться и темнеть.
— Вот тебе баночка. Когда станешь сам делать — смотри, чтобы стенки были толстые. Готовь форму. Сейчас будем дроты заправлять.
Тимоша разровнял сырую глину и поставил на нее потемневшую от жара форму. Набрав пригоршню тоненьких стеклянных палочек, он разложил темно-синие стеклянные дротики в углублениях на стенке формы. Кириллин с удовлетворением следил за проворными руками ученика; смышленый и сообразительный, он все больше нравился мастеру, но хвалил он ученика редко. И сейчас Федор Александрович ворчал:
— Не спеши. Дрот в форме должен крепко держаться, а у тебя того и гляди выскочит из ложбинок. В глину конец крепче втыкай. Сколько дротов у тебя?
— Тридцать шесть.
— Верно. Ну, подогревай свою стряпню, а то в холодной форме стеклянные спицы полопаются.
Гордый оказанным ему доверием, Тимоша набрал в трубку немного горячего стекла и стал выдувать в форму.
— Хватит, Тимофей. Теперь не лопнут. Порфирий, баночку!
Подручный мастера проворно опустил в форму выдутый Кириллиным шарик и приложился губами к трубке.
— Довольно, вынимай!
Тимоша замер от волнения и нетерпеливого ожидания.
Когда из формы вынули баночку, покрытую со всех сторон дротиками, прилипшими к ней синими нитками, ученик не смог удержать вздоха облегчения.
— За сердце берет, Тимонька? — спросил Кириллин. — Это и со мной было. Давай дальше кашеварить. Степан, орудуй да нам показывай, чего делаешь.
Низенький коренастый задельщик, лукаво взглянув на Тимошу, принял баночку и сказал:
— Ну, простись со своей работенкой. Кончилась ваша баночка.
Тимоша охнул, увидев, как Степан небрежно опустил трубку с пристывшей на конце баночкой в расплавленное стекло. Забавляясь растерянностью ученика, задельщик повертел в печи трубку, словно желая побыстрее стряхнуть с нее и баночку и прилипшие к ней дротики.
— Не бойся, Тимофей, не пропадет, — с улыбкой промолвил Кириллин. — Отдай-ка нам трубку, Степан.
— Возьмите. Не нужна, — равнодушно отозвался задельщик и, подавая мастеру трубку, немного подул в нее.
Красноватый шар на конце трубки был больше прежней баночки, но дротиков на нем Тимоша уже не заметил: они скрылись под слоями тусклого стекла. Недоумевающий взгляд ученика остановился на Кириллине. Присев на скамейку, Федор Александрович положил перед собой трубку и начал закатывать на весу в выдолбленной деревянной колодочке-долоке остывающий стеклянный шар.
— Половина дела сделана, — смахивая со лба пот, удовлетворенно заметил Кириллин. — Пулька готова. Теперь и кувшин скоро покажется.
Но кувшин показался не так скоро. Похожую на массивный стакан с закругленным дном, пульку разогревали в печи, потом появилась еще одна трубочка, которая приклеивалась к закругленному дну пульки горячим стеклянным пестиком. Кириллин и Степан, словно пытая свои силы, потянули трубки в разные стороны, то и дело поворачивая их в руках. Толстый короткий стакан пульки удлинялся на глазах. Сквозь утончающиеся стенки заметнее просвечивали синие полоски дротиков. Остывающую пульку снова разогревали в печи, вдували в нее воздух, поворачивали с одного края влево, с другого — вправо, и тогда между слоями стекла дротики зазмеились, обвили пульку синими спиралями. Тимоша замер от испуга, увидев в руках Кириллина железный косарик, которым он собирался ударить по стеклу. Мастер ударил по стеклянному пестику, но ударил легко. Вместе с пестиком от пульки отделилась вторая трубка. Ее отбросили в сторону, а большущий стакан с синими узорами внутри в четвертый раз понесли разогревать в печь.
Огонь и руки искусника мастера творили чудо с хрупким стеклом. Покорно подчиняясь им, стекло позволяло резать себя ножницами, стягивало у прорезаемого конца синие спирали в одну точку, из которой они бежали к другому краю раскрытым широким веером. По трубке, вместе с воздухом, мастер, казалось, вдувал в стекло свою волю, свою мысль, и узорчатый стакан покорно менял облик. В новой форме он превращался в кувшин. Оставалось только прилепить к нему ножки, изогнутую ручку, прикрыть нарядной крышкой, и можно ставить на стол.
— Вот и конец, — обращаясь к Тимоше, когда он принес кувшин из закалочной печи, удовлетворенно промолвил Федор Александрович. — Готов венецианский сервиз. Забирайте поднос и стаканы, несите на склад.
— Почему, дядя Федор, вы кувшин венецианским называете? — спросил Тимоша. — Ведь вы же его делали.
— Такие кувшины с витой ниткой первыми стали делать мастера в городе Венеция. От них и пошло прозвание — венецианская нить. У нас ее и по-иному зовут: вить. Вьется, пока делается.
Темнел на дороге снег. Днем около завалин из-под источенной серебряной корочки льда проглядывали первые проталины.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.