Алмаз «Шах» - [40]

2. ТАМ, ПОД ОБЛАКАМИ…

Два солнца сияли по обе стороны корабля. Казалось, что диск малого, истинного солнца стремительно вращается на фоне черного неба, разбрызгивая лучи. В большом солнце ощущалась крутая сферичность, хотя никаких деталей на слепящей поверхности не было видно. Только ультрафиолетовые лучи выявляли структуру венерианских облаков. Обзорный экран напоминал холст, на котором художник-абстракционист поспешными мазками изобразил пятнисто-полосатый круг.

Галин и Ломов готовились к испытаниям «Тетры», Красов и Сванидзе тщетно просиживали у приемника. Киан молчал. Однажды Микель за какой-то надобностью приплыл в командирский отсек. Красов и Баграт сидели с выражением напряженного внимания на лицах. Ломов невольно насторожился. Однако ничего, кроме музыки, не услышал. Это была знакомая мелодия, которая ассоциировалась с березовой рощей, солнцем и ветром. Березки, словно девушки, рассыпали по плечам зеленые волосы, а ветер подхватывает их и относит в сторону. В каждой пряди искрится и переливается солнце.

— Чайковский, Четвертая симфония, — сказал Ломов.

— Это Киан.

— Чего-о-о?

— Киан. Передача идет из долины Блейка.

— Чушь! Вы поймали Землю.

— Тебе говорят — запеленговали станцию на поверхности Венеры. Сначала хор имени Пятницкого пел «Во поле березонька стояла…». Теперь Чайковский.

— Пусти-ка…

— Пробовали. Киан не отзывается.

Теперь маршрут дрейфа «Тетры» в атмосфере Венеры был ясен. Конечная точка — Киан. В Центре управления долго обсуждали предложение Красова, рассматривали варианты посадки. К пятнице все было готово.

— Пятница — день Венеры, — сообщил Галин. — Так утверждают древние календари.

— Счастливое предзнаменование! — обрадовался Микель.

— Но не для тебя. Шевелюру-то придется снять.

— Это еще зачем?

— Читай инструкцию о работе в атмосферном скафандре.

После бритья стало понятно, почему Ломов сопротивлялся. Формой его голова походила на мяч для регби. Она была сизоватой, продолговатой, а к затылку и лбу плавно сужалась.

— Черт знает что, — сокрушался Ломов, глядя в зеркало. — Не голова, а трехосный эллипсоид. Как покажусь жене?

В ночь перед стартом Ломов спал плохо. Кашлял, крутился в спальном мешке. С завистью смотрел на Гала. Под утро Ломову почему-то приснилась Феодосия, зеленое море и случайная знакомая Марина. Девушка плакала, убеждала, что неправильно понята, что любит его с томительной силой. Так и сказала — с томительной силой. Ломов едва убежал по вязкому песку, который вдруг всосал его до шеи. Проснулся он в зябком поту, долго лежал, тяжело дыша…

После завтрака Галин уложил в планшет рукопись своей книги. Потом достал откуда-то лепешку, отломил кусок и медленно сжевал. Остаток спрятал в спальный мешок.

— Зачем? — спросил Микель.

— Поработаю над книгой, пока ты разберешься с Кианом.

— Я спрашиваю, зачем лепешку кусал?

— Старый татарский обычай. Бабушка учила: «Если уезжаешь далеко, оставь надкушенный хлеб. Хлеб вернет тебя домой».

— Дай-ка и я кусну…

Они быстро проплыли через все рубки корабля. Красов и Баграт висели по обе стороны люка, ведущего в «Тетру». В переходной камере Ломов успел заметить два огромных, в человеческий рост, яйца с повисшими манипуляторами. Это были атмосферные скафандры.

— Галим, Миша, доброй дороги, — пожелал Красов.

— Привет Киану от Эммочки! — крикнул Баграт.

Ломов сидел в кресле, закрыв глаза. Рядом дышал Галин.

— «Венера», я «Тетра». К расстыковке готов.

— Понял вас. Действуйте.

Их прижало к спинкам кресел.

— Отошли нормально, — сообщил Красов. — Дистанция тридцать метров… Пятьдесят…

— Шестьдесят, — подхватил Галин. — Все штатно. Приступаю к маневру.

Щелкнули тумблеры. «Тетра» дрогнула, и Ломова бросило на левый подлокотник. Он открыл глаза.

— Говори хотя бы, что делаешь.

— Поворот вокруг оси. Готовимся к торможению.

Они молча смотрели, как стрелка таймера короткими рывками приближалась к алому штриху. В нулевой момент Ломов напряг мышцы. Тут же невидимые ремни стянули тело, выдавливая воздух из легких. Кровь превратилась в ртуть, налила тяжестью руки и ноги. Ломов чувствовал, как плывет кожа на лице, собираясь складками к ушам. Рот растянуло в кривой ухмылке, губы едва не рвались от напряжения.

«Четыре месяца в невесомости, — думал Ломов. Мысли перекатывались, как булыжники. — Изнежился донельзя…» Стоическое терпение спортсмена иссякало. Время словно умерло. Микель задыхался. Вдруг невидимые ремни лопнули.

— Д-да… — хрипло сказал Ломов. — Д-дела…

— Эй, эй! — не менее хриплым голосом окликнул Галин. — Ты куда?

— Да вот…

— Сиди, дед, сиди. Отдыхай. «Тетра» выпускает крылья.

В голове у Ломова прояснялось. Он уже видел не только таймер, но и сидящего слева Галина, и пульт управления, и всю рубку. Он даже как бы со стороны увидел «Тетру», вставленную в конусовидный обтекатель с короткими крыльями.

Галин посмотрел на альтиметр и включил обзорный экран. От неожиданности Микель вскрикнул. Под ними расстилалась снежная страна, похожая на Антарктиду. Крутые холмы, то одиночные, то собранные в гряды, сменялись долинами с дух захватывающей глубиной. «Тетра» приближалась к верхней границе облаков. Белые холмы и долины неслись с возрастающей скоростью.