Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] - [16]

— Ах, вот оно что. Тогда это меняет дело. Что ж, мы должны постараться, чтобы ему у нас понравилось.

На следующий же день капитан Тресиллиан посетил гостеприимный дом Болсоверов, после чего стал появляться там почти ежедневно. Он прогуливался с Хильдой, ездил вместе с ней верхом, непринужденно болтал с ней в саду и сопровождал ее в город, когда полковник уезжал по делам. Через неделю по Берчиспулю поползли сплетни, через месяц город пребывал на грани форменного скандала. Мужчины сдержанно посмеивались, женщины перешептывались, кто-то сочувственно, кто-то издевательски. Среди этого бурного водоворота, казалось, один лишь полковник Болсовер продолжал сохранять полное спокойствие. Лишь однажды леди Шиптон осмелилась заговорить с ним на эту животрепещущую тему, но он осадил ее с той же твердостью, что и своего старого боевого товарища во время помолвки, разве что в более деликатной форме.

— Я доверяю ей целиком и полностью, — заявил он. — Я знаю ее я лучше, чем кто бы то ни было.

Однако настал тот день, когда полковник понял, что больше нельзя закрывать глаза на то, что происходит в его доме. В тот раз он — вернулся домой под вечер, как всегда, застав капитана Тресиллиана в гостиной, в то время как его жена разливала чай на маленьком столике у камина. Они оживленно о чем-то говорили, но как только он вошел, их беседа тотчас же приняла исключительно светский характер. Болсовер расположился у окна, задумчиво потягивая чай из поданной ему женой чашки и время от времени поглядывая на Тресиллиана. Он заметил, как тот достал из кармана блокнот, вырвал оттуда листок и торопливо написал на нем несколько слов. Затем он поднялся со своей пустой чашкой, шагнул к столику и передал ей чашку вместе с запиской. Все было проделано очень искусно, но Хильда чуть замешкалась и не успела плотней прижать записку к блюдцу, так что маленький листок бумаги упал вниз. Тресиллиан нагнулся, чтобы поднять его, но Болсовер опередил его, шагнув вперед и подхватив листок с ковра.

— Тебе записка, Хильда, — тихо произнес он, подавая листок жене. Сказал он это очень спокойно, но его губы угрюмо сжались, а в глазах мелькнул зловещий огонек.

Она секунду подержала записку в руке, а затем снова протянула ее мужу.

— Прочти, пожалуйста, вслух, — попросила она.

Он взял листок и, чуть помедлив, решительно швырнул его в огонь.

— Пусть это останется непрочитанным, — твердо заявил он. — Хильда, я думаю, тебе лучше подняться к себе.

Что-то в этих словах, сказанных спокойным и сдержанным тоном, заставило ее беспрекословно повиноваться. Он вдруг предстал ей совсем новым, незнакомым человеком. До этого она никогда не видела в нем проявлений его непреклонной решимости и стальной воли. Именно так он вел себя и отдавал приказы в тот страшный день, когда стоял под градом сипайских пуль у стен Дели и поднимал в штыковую атаку смешавшихся гренадер только что убитого Николсона. Хильда встала, бросила на Тресиллиана испуганный, полный упрека взгляд и оставила мужчин одних.

Полковник быстро закрыл за ней дверь и тотчас повернулся к гостю.

— Что вы можете сказать по этому поводу? — резко и решительно спросил он.

— В этой записке не содержалось ничего предосудительного, — ответил Тресиллиан, прислонившись плечом к каминной доске. Его худое смуглое лицо приняло презрительно-дерзкое выражение.

— Как вы смеете писать моей жене тайные послания?! Что там было такого, что нельзя было сказать вслух?

— Ну, уж вам-то представилась прекрасная возможность прочесть записку. Вы бы нашли ее содержание в высшей степени невинным. В любом случае, она никоим образом не порочила безупречную репутацию миссис Болсовер.

— Я не нуждаюсь в ваших заверениях касательно ее добродетели. В равной степени от ее и от своего имени спрашиваю вас, что вы можете сказать по поводу записки?

— Мне нечего сказать за исключением того, что вам следовало бы ее прочесть.

— У меня нет привычки читать письма своей жены. Я целиком и полностью доверяю ей, однако моим долгом является защитить ее честное имя от всякого рода дерзких выходок и нескромных кривотолков. Когда я только начинал служить, существовал действенный способ осуществить это. Теперь же я могу лишь заявить вам, что вы мерзавец и что отныне вы никогда не переступите порога моего дома, а также любого уважаемого дома в городе. Поверьте, мне это по силам.

— Вы выказываете образчик хорошего вкуса, оскорбляя меня, когда я нахожусь в вашем доме, — огрызнулся капитан. — Я никогда более не переступлю вашего порога. Что же касается действенного способа, то вы убедитесь, что я очень старомоден в своих суждениях, если вы соблаговолите предложить мне прибегнуть к нему. Желаю вам всех благ.

Он взял с рояля свою шляпу и перчатки и направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся и взглянул на Болсовера. Полковник увидел лицо человека, снедаемого страстью и мучениями.

— Однажды вы меня спросили, многое ли изменилось в Англии за мое отсутствие. Тогда я ответил вам, что очень многое. Теперь я объясню почему. До своего перевода я служил здесь и любил одну девушку. Она тоже любила меня, понимаете, любила! Между нами состоялась тайная помолвка. Я тогда был беден и жил на скудное офицерское жалованье, она же привыкла к роскоши. Я подал рапорт о переводе в Индию именно для того, чтобы собрать достаточное состояние, дабы я смог удержать ее. Я работал в штабе и в полевых частях, я экономил каждый пенс и влачил такое существование, которое может показаться просто немыслимым для британского офицера в Индии. Наконец, я, как мне думалось, накопил вполне достаточно, и вот я вернулся на родину. Я безумно волновался и переживал, поскольку за эти годы я не получил от нее ни единой строчки. И что же я увидел? Что ее купил человек вдвое старше меня, купил, как покупают… — Он задохнулся и поднес руку к горлу, прежде чем смог заговорить вновь. — Вы сетуете… вы выставляете себя оскорбленным! — воскликнул он. — Бог свидетель, у кого из нас больше причин возмущаться — у вас или у меня.