Альма - [8]
— Да вы, оказывается, поэтесса! — удивился я.
— Что вы! Никогда не писала стихов, — пожала плечами бухгалтерша. — Как-то само собой вышло. Альма сподвигла, — она погладила мою подружку.
От такого внимания к себе Альма смутилась и скромно отошла в сторону. С того дня при каждой встрече бухгалтерша читала мне новый стишок про Альму и в конце концов сочинила целую поэму — её даже напечатали в каком-то журнале.
А потом вдруг и сторож посёлка отличился. Он никогда не держал карандаша в руке, но после знакомства с Альмой сразу нарисовал её портрет. И очень неплохо. Я понял, что от Альмы исходит определённая энергия, которая побуждает людей к творчеству. Тогда я ещё не знал, что в самой Альме заложены огромные творческие способности.
Что меня огорчало, так это боязнь Альмы темноты. С наступлением сумерек она начинала пугливо озираться по сторонам, прислушиваться к звукам. Я понимал, что темнота возвращает её в тот страшный вечер, когда на неё напал душегуб. Я представлял, как она пыталась освободиться из железной петли, как всё же это ей удалось, как потом скрывалась в овраге; представлял, какую боль она испытала, что пережила в ту ночь. Я снова успокаивал её: обнимал, гладил, объяснял, что на участке её никто не обидит, что теперь у неё есть защитник. Альма слушала меня, вздыхала, прижималась ко мне и… успокаивалась.
Укладываясь спать, я твёрдо решил никому не позволять не только поднимать на Альму руку — это само собой, — но даже повыгнать на неё голос. К тому, кто много пережил, кого много обижали, надо относиться бережно, ведь физические раны заживают, а вот душевные иногда остаются на всю жизнь.
Спали мы с Альмой на одной тахте, и опять во сне она вздрагивала и стонала, а то и отбивалась от кого-то. И вновь я успокаивал её как мог, но знал — душевную травму вылечит только моя забота о ней. Успокоившись и облегчённо вздохнув, Альма уже засыпала безмятежно, но начинала храпеть. Она была юной, нежной и ласковой, но у неё болело горло, и она храпела, как старый волкодав.
Глава одиннадцатая
Знакомство Альмы с моим братом. Второй приезд в лечебницу
Ещё из Истры я позвонил брату и рассказал про Альму. На следующее утро он приехал на "Оке". Альме понравилась его маленькая машинёшка — она рассматривала её со всех сторон, причмокивала языком, а вот брата вначале встретила с опаской.
Дело в том, что брат носил бороду и мог ей напоминать Тихона, хотя, понятно, кроме растительности на лице, ни внешне, ни внутренне у них ничего общего не было. Да и бороды были разные: у Тихона — хилая и жёлтая от курева, похожая на мочалку, а у брата — маленькая, ровная, бархатистая, как плюш. Но главное, Тихон выглядел попросту дремучим лешим, а брат, как и подобает артистической личности, был человеком немыслимого любвеобилия, готовым обнять весь мир. Короче, Альма быстро сообразила, что бородачи бывают разные, точнее — почувствовала любвеобилие брата. А заметив наши с ним тёплые отношения, поняла, что брат будет её надёжным другом.
— Красивая собачонка, рыжая красотка, — приговаривал брат, поглаживая Альму, и, обращаясь к ней, добавлял: — Ну, дорогая, теперь у тебя начнётся отличная жизнь. Будем считать, что тебе выпал счастливый лотерейный билет.
— Красивая, — соглашался я, — но Альма — слишком обычная кличка. Может, назвать её как-нибудь более звучно?
— Ничего не обычная, — возразил брат. — Альма по-испански "душа". Наверняка она душевная, ласковая.
— Пока ещё дикарка, — сказал я. — К новым людям относится настороженно. Понятно, столько просидела на привязи. Тебе повезло, тебя сразу приняла за своего.
— Ничего, оттает, — уверенно заявил брат. — Хорошее отношение от всего вылечивает.
Мы втроём пообедали, прошлись по улице до леса, по пути раскланивались с дачниками, объясняли, что Альма — новый член нашей семьи. На вопросы о её странном наряде отшучивались:
— Это — последний писк моды.
К вечеру брат поехал в Москву; отъезжая, он посигналил нам красными тормозными огоньками, в ответ Альма помахала ему лапой.
Прошло два дня. Всё это время я мазал рану Альмы лекарством и кормил по четыре раза в день, кормил самым лучшим, что купил в Истре. В еду добавлял витамины. Аппетит у Альмы был отменный, и прямо на глазах она набирала вес. Наевшись, она ложилась на веранде и с любопытством обозревала улицу. Что я заметил — она лежала как-то женственно, принимая необычные позы: передние лапы в одну сторону, задние — в другую. Она была гибкая, как гимнастка.
Альма, вообще, отличалась от всех собак, которых я знал. Например, стеснялась при людях ходить в туалет — убегала за сарай и, прежде чем присесть, раза два выглядывала из-за угла — не подсматривает ли кто? Такая оказалась застенчивая барышня. И целомудренная — она не переносила бранных слов, сразу морщилась и отводила глаза в сторону. И не любила запах алкоголя и табачного дыма. Наверняка всё это напоминало ей Тихона. Для меня Альма делала исключение — тактично не замечала мои недостатки и дурные привычки, для неё я был воплощением всего самого лучшего в людях.
