Alma Matrix, или Служение игумена Траяна - [13]

Лена удивленно посмотрела на Пашу, в последних холодно-насмешливых словах Гайды ей почудился непонятный намёк. Паша махнул рукой:

– Не обращай внимания, у них комплекс собственной полноценности. Они всегда уходили от Траяна только своими силами, теперь они тебя просто ревнуют к нам. Они хотели бы спасти нас с Ромой без твоей помощи, какими-нибудь хитрыми выкрутасами с многочисленными подстановками и продуманными фразами до каждой буквы и запятой. Да, парни?

– А ты не хотел бы, чтобы тебя спасли от рук Траяна? – искренне удивился Настоящий. – Еще не поздно! Есть ведь разница быть безвозвратно отчисленным с третьего курса или просто быть по гроб жизни нам обязанным? Выбирайте! Обещаем, что кабала будет легкой.

Рома с Пашей собрались было долго смеяться, но в этот момент открылась дверь, выглянул старший помощник, увидел Рому и поманил его пальцем. Рома схватил Пашу за плечо и потащил за собой. Ребята вошли в кабинет, дверь за ними закрылась, у всех первокурсников коллективно упало сердце и их души наполнились смертельным отчаянием. Гайда с Настоящим, заметив это, бросились уничтожать остатки их надежды жуткими историями о кровавых расправах Траяна.

В кабинете проректора тяжелые шторы создавали неприятный полумрак и противно тикали большие часы. Старший помощник проводил семинаристов в центр комнаты и отошел в сторону. Тут до ребят дошло, что за черным столом проректора находится Владыка ректор, совершенно не страшный архиепископ, похожий на Деда Мороза. Он был добрым, но делать ему тут было нечего.

Отец Траян сидел у края стола и был непроницаем. Походило на ловушку.

«Что ж, посмотрим, кто кого, – подумал Паша. – У нас отличная легенда, замешанная на правде, а за дверью стоит козырь, которым бьются все ваши карты. Лишь бы Рома не стал сразу говорить о Лене. Надо выждать, ее нужно выводить на сцену в самом конце».

Паша волновался зря – Рома был неподражаем. Он говорил так, что хотелось плакать, он был искренен и честен, он являл собою почти идеальный образец семинариста: прост, умен, открыт и послушлив. Паша подтвердил его рассказ так, как будто подтверждал истинность таблицы умножения – немного удивляясь тому, что о правдивости слов такого человека, как Рома, нужно зачем-то дополнительно свидетельствовать. Старший помощник был растроган, Владыка удовлетворен, проректор раздавлен. Он сидел, закрыв глаза ладонью, и редко подергивал головой. Когда закончил говорить Рома, ему рукоплескала вселенная, когда закончил свою речь Паша, вселенная жаждала уничтожить того, кто осмеливался заподозрить этих юношей.

Отец Траян, не убирая ладони от глаз, предпринял жалкую попытку вернуть себе роль обличителя:

– Роман, только один Павел может подтвердить ваши слова?

Владыка укоризненно, но с любовью, посмотрел на своего проректора. Эта должность сделала Траяна слишком подозрительным, но как можно обижаться на него, ведь он старается на благо Академии.

– Нет, Владыка, – с достоинством произнес Рома, он обращался только к ректору, проректора тут не существовало, проректор был никем. – Нет, не только Паша может подтвердить мои слова. Еще один человек стоит за дверью и готов войти, если вы разрешите.

Владыка кивнул и Рома пошел за Леной, а Паша подумал, как ловко Ромка назвал его «Пашей», а не «Павлом». Просто какой-то семейный совет во главе с дедушкой. Победа над Траяном получалась без лишней помпы, но разве это отменяет ее значительность? И тут Паше стало жалко Траяна. Неожиданное и странное чувство, он никому бы не рискнул рассказать о нем, но оно появилось и никуда не хотело уходить. Траян был жалок со своей мелочной подозрительностью и маниакальным стремлением наказать их за милые, в общем-то, шалости. Он был жалок, и его можно было жалеть.

Вошла Лена, легко и непринужденно. Слегка поклонилась ректору и, немного стесняясь, улыбнулась всем остальным:

– Меня зовут Елена Творожкова, я учусь на втором курсе Регентской школы.

Владыка ободряюще улыбнулся, старший помощник улыбнулся во все лицо, отец Траян отнял ладонь от глаз, выпрямился, и с интересом энтомолога стал разглядывать ребят. Рому передернуло, а Паша перестал ощущать свои ноги. Они согласились бы лучше увидеть играющую на губах проректора улыбку Вельзевула, чем встретиться с этим холодно-сочувствующим взглядом. Вместо этой немой заинтересованности, они согласились бы лучше услышать торжествующий смех проректора. Но отец Траян молчал, а говорила Лена.

Она говорила о том, как один семинарист не давал ей проходу с момента ее появления в Регентской школе, а другой проводил подпольные собрания любителей ереси; говорила о том, как два семинариста составили хитрый план, основанный на лжи, чтобы скрыть следы своих проступков; о том, как они научали ее врать проректору согласно этому плану… Она говорила много и хорошо, она была подготовлена. Она говорила о том, что Рома и Паша сознательно и цинично шли на обман администрации, и подбивали к обману ее. Хуже этого обвинения не было ничего. Это было почти безвариантное отчисление.

Отец Траян с успехом опробовал новый тип осведомителя – воспитанницу Регентской школы. Теперь оставалось реализовать план по отчислению ее самой, и можно считать, что качественный прорыв в воспитательной работе произошел.