Аллигатор - [39]

Она молча встала из-за стола и исчезла за входной дверью.

— Неплохо ты, Леха, устроился. Живешь, как на курорте. Я смотрю и баба у тебя послушная. Другая бы стала возникать, а эта молча встала и пошла.

— Запомни, Андрей. Бабы любят сердцем, а не головой. Вот когда найдешь такую бабу, сразу цепляйся за нее. Внешность, то, сё — это все преходящее, а любовь — она вечна. Давай, еще накатим по одной за любовь. За тех баб, которые годами могут ждать нас из зоны.

Они выпили и, встав из-за стола, пошли курить во двор.

* * *

— Алексей! Как ты живешь с ментами?

— Нормально. Я их не беспокою, а это главное для них. Так, иногда ко мне заходит участковый инспектор в целях профилактики. Интересуется, как здесь дела. Люди здесь живут тихо, по этому вопросов у него практически не бывает. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Интересно. Мне бы не хотелось попасть ему на карандаш. Ты же знаешь, статью за тунеядство еще не отменили.

— Не переживай, что-нибудь придумаем. У меня тоже липовая трудовая книжка. Там написано, что я работал в Буинском районе, хотя там я ни разу не был.

— Ну, ты и даешь, Леха. Все у тебя на мази, даже трудовая книжка.

Сергеев посмотрел на него с превосходством, давая ему понять, что он полностью владеет жизненной ситуацией.

— Ну что, пойдем, попаримся? Наверное, давно в хорошей бане не мылся. Мадина даст тебе мое чистое белье. Нехорошо после бани грязное надевать.

Они загасили сигареты и направились в баню. Мылись долго, часа четыре. Наконец, уставшие, вышли из бани и сели на лавочку под большой ветвистой яблоней.

— Вот только сейчас понял, что такое жизнь, — произнес задумчиво Белов. — Наверное, это приходит с возрастом. Особенно когда человек переживет неволю. Сейчас бы вот так просидел бы под этой яблоней остаток своей жизни и больше ничего не делал.

— Ну, ты и даешь, Белов. Для того, чтобы вот так балдеть, нужно быть сытым и пьяным. На голодный желудок долго не просидишь. Есть хотят и букашки, и люди. Главное, что я понял в этой жизни, нужно жить так, чтобы тебя не сожрали другие. Сейчас жизнь такая, чуть зазевался — и ты на вертеле или на шампурах.

Белов испугано посмотрел на него, словно догадываясь, на что намекает его старый товарищ по тюрьме.

— Ты что, Андрей испугался что ли? Это я так, просто рассуждаю о жизни.

— Ты не поверишь, но испугался твоих слов. В них было что-то зловещее и страшное.

Алексей громко рассмеялся и, положив руку ему на плечо, тихо произнес:

— Держись меня, тогда не пропадешь.

— Спасибо, Леха, — Белов встал со скамейки, лениво потянулся и пошел за Сергеевым в дом. Там их ожидал заново накрытый стол.

Мадина ушла в спальню, оставив мужчин одних. Они долго разговаривали, и лишь когда на небе показалась розовая полоска рассвета, легли отдыхать.

* * *

Сергеев сидел за столом и, отхлебывая горячий чай из эмалированной кружки, писал сообщение, в котором он сообщал администрации второго изолятора о готовящемся побеге. Побег с захватом заложников готовил преступный авторитет по кличке Рябой. Рябой был из Казани и имел большие связи среди преступного мира Казани, Москвы и Ленинграда. Это была уже четвертая его ходка, и в этот раз он обвинялся в целом ряде разбойных нападений и убийстве, совершенном при одном из нападений. Сейчас ему светила смертная казнь, и терять ему было уже нечего.

Кто-то из друзей Рябого сумел передать ему в камеру пистолет и сейчас он ждал только удобного случая, чтобы захватить в заложники начальника изолятора и прокурора республики. Для того, чтобы они оказались в его камере, он чуть ли каждый день писал жалобы на их имя, обвиняя работников изолятора в нарушении законности.

О готовящемся побеге знали всего четыре человека из пятнадцати осужденных, содержавшихся в этой камере. Сам Сергеев узнал об этом чисто случайно. Он проснулся ночью от шума открывающейся двери и увидел, как контролер вывел из камеры Рябого и еще одного осужденного, которого он не мог опознать в темноте. Вернулись они в камеру лишь час спустя.

Рябой разбудил осужденного Гаранина и, нагнувшись к нему, стал тихо рассказывать ему о своей встрече со «смотрящим». Он говорил тихо, и Сергееву пришлось очень постараться, чтобы понять, о чем они говорят.

— Рябой! По-моему, этот педераст не спит, — сказал Гаранин, указывая на Сергеева рукой.

Рябой тихо подошел к Сергееву и, нагнувшись, стал рассматривать спящего.

— Ты ошибся, он спит.

— Не знаю, но мне показалось, что он не спит и слышал наш разговор.

— Можешь сам посмотреть, если не веришь мне. Спит он.

— Смотри, Рябой, если запалимся, то стены нам с тобой точно не миновать.

Рябой вернулся обратно и уселся на койку рядом с Гараниным.

— Ты где прячешь пистолет? — спросил его Гаранин.

— За окном. Он у меня висит на нитке.

— Смотри, как бы не оборвалась, а то останемся без волыны. Без нее полный голяк.

Они еще немного поговорили и Рябой, забравшись на свою койку, через некоторое время захрапел. Гаранин встал с койки и подошел к Сергееву. Присмотревшись и убедившись, что тот спит, он вернулся обратно и лег.

Во время утренней проверки Алексей дал знак дежурному оперативнику, чтобы его вызвали из камеры. После завтрака дверь камеры открылась, и в камеру вошел майор. Осмотрев стоящих в ряд осужденных, он приказал выйти из строя Белову и Сергееву. Когда они вышли из камеры, их разделили. Сергеев направился с майором, а Белова повели в прачку.