Алкины песни: Трудные дни. Макарыч. Бухгалтер - [4]

И вдруг Вера Николаевна оторвалась от стены, пробежала по комнате, упала на кровать и заплакала. Всё произошло точно так же, как и в прошлый раз. Только теперь Вера Николаевна лежала не в домашнем халате, а в пышном шёлковом платье и всхлипывала, пожалуй, реже и сильнее, чем тогда. Именно об этом думал сейчас Скороходов, старался отогнать эту глупую мысль и не мог.

— Успокойся, Вера… Всё будет хорошо. Я люблю тебя… Ну, милая, успокойся. Я прощаю тебе всё…

— А я не хочу… не хочу! — страшным голосом крикнула Вера Николаевна, быстро поворачивая к нему заплаканное лицо. — Понимаешь, не хочу! Нет, ты не поймёшь…

— Да, да, не понимаю, — бледнея, промолвил Скороходов. — Я же простил тебя…

Потом оба долго молчали. Вера Николаевна в упор смотрела на мужа, не мигая. Мокрые щёки её горели, глаза, чужие, не Верины, как понял вдруг Скороходов, холодно поблёскивали где-то далеко-далеко под влажными ресницами. Потом ресницы дрогнули и медленно опустились…

Скороходов ждал ещё чего-то, но жена молча встала с кровати и ушла в другую комнату, где спал Борька.

* * *

Вера Николаевна всё-таки ушла от Скороходова. Случилось это примерно месяца через полтора. Порвав с инженером Грохальским, она познакомилась в театре с каким-то капитаном дальнего плавания и уехала с ним во Владивосток.

О своём уходе Вера Николаевна заявила таким голосом, будто собиралась всего-навсего в гастроном купить коробку конфет к вечернему чаю:

— Ухожу я от тебя, Скороходов. Ты не сердись.

Пётр Ильич ощутил, как сердце его дрогнуло, а вслед за тем по всей груди разлился лёгкий холодок.

Потом Вера Николаевна говорила что-то о разводе, о народном суде. Скороходов со всем соглашался, ходил по ускользавшему из-под ног полу квартиры и думал, что на реке сейчас кто-то катается на лодке. Почему-то эта мысль преследовала его всё время после того, как жена заявила об уходе. Ему казалось, что он видит даже скользящую по густой чёрной воде белую лодку и слышит грустный звон гитары.

— Сына… не отдам, — надорванным голосом сказал Скороходов, смотря в окно.

— Бери.

Скороходов догадался, что жена усмехнулась. Он резко обернулся, Вера Николаевна вздрогнула, поражённая бледностью его лица, и невольно сделала шаг назад.

Не разжимая зубов, Пётр Ильич проговорил:

— Это, надеюсь, исключает для тебя надобность в народном суде…

Вера Николаевна молча пожала плечами, опустилась в кресло и стала смотреть в сторону.

Чуть приотворилась дверь, и в узкую щёлку протиснулся Борька. Не заметив отца, он медленно, как бы нехотя, подошёл к матери и несмело потрогал её за колено.

— Мама, я кушать хочу. А бабушки дома нету…

Вера Николаевна не шевельнулась. Борька подождал, обиженно всхлипнул, но не заплакал. Он ещё подождал немного и пошёл к двери. Скороходов тихо позвал:

— Сынок!

Борька обернулся на голос, радостно засмеялся и кинулся к Петру Ильичу. Скороходов крепко прижал его к груди и опять стал смотреть в окно. Под утренним солнцем дымился только что политый водой асфальт. По нему стремительно проносились автомобили. По тротуарам шли люди.

Вечером, возвращаясь с работы, Скороходов думал, что всё, наконец, кончилось, что теперь ему будет легче. Ещё днём, встретив на территории завода возвратившегося с обеденного перерыва Потапова, Скороходов по его лицу понял, что Веры Николаевны дома уже нет. Но, переступив порог квартиры, ощутил вдруг смертельную тяжесть, почувствовал всю нелепость своего положения. Как же дальше жить?

Вещи были в беспорядке разбросаны по комнате. Платья Веры Николаевны, её портрет, стоявший на комоде в рамке из грушевого дерева, исчезли. На полу валялся женским капроновый чулок. Пётр Ильич опустился в кресло, где утром сидела Вера Николаевна, и долго, ни о чём не думая, смотрел на этот чулок.

В чувство Скороходова привёл Борька. Он появился откуда-то внезапно, словно вылез из-под кресла, молча забрался на колени отца и затих. Скороходов тревожно заглянул ему в лицо.

— Ты чего, сынок?

— Я ничего, папа. Я жалею тебя. Бабушка сказала, что ты несчастный.

Пётр Ильич качнулся в кресле. Но ему показалось, что не он качнулся, а вещи, находящиеся в комнате, вдруг сдвинулись со своих мест и поплыли куда-то.

Потом, придя в себя, долго сидел, смотрел в одну точку.

Через несколько минут Борька уснул, уткнувшись в плечо Скороходову. Пётр Ильич ещё посидел, затем осторожно встал, прошёл в спальню, положил сына в кроватку. Борька неожиданно проснулся и пролепетал:

— Спатиньки хочу…

Слово «спатиньки» Борька, очевидно, перенял у старушки Потаповой. Именно так: «Спатиньки ляжем сейчас, спатиньки…» приговаривала она, помогая Петру Ильичу укладывать Борьку в постель в те вечера, когда Веры Николаевны не было дома. А не было дома её довольно часто, чуть ли не каждый день.

Скороходов поправил одеяло, хотел было выйти из спальни, как Борька опять открыл глаза:

— А бабуся не поцелует меня сегодня?

— Нет, сынок, она ушла… Нет её дома, — неумело соврал Пëтр Ильич. — Ты спи, Боренька.

— Ага, знаю. Она говорила, что за вареньем в магазин пойдёт. А то мы всё съели сегодня за обедом — я, дедушка и бабуся, — сообщил Борька.

Он несколько секунд помолчал, перевернулся на бок, совсем как взрослый подложил ладошки под голову и спросил: