Алиса в Стране Советов - [75]

Конечно, марксистски натренированная на повторении пройденного рука Кимоно Петровича могла бы заново вылепить ГОМО ПОПУПСА. Но убивала мысль, что тайное — особенно по разделу «Секретно!» — детище прочтётся неправильными глазами. К опасению, не уворуют ли конкуренты идею, добавлялось — так ли мысль истолкуют?… не снесут ли рукопись куда нужно с ненужными комментариями?

Домой Безухов вернулся почерневшим от горя и угольным, неподвижным пластом залёг на тахте. Лишь к обеду в нём шевельнулось нечто живое, и тотчас на ноги его поднял телефонный звонок.

— Доктор Безухов? — осведомился чей-то развязный, поддельно весёлый голос.

— Так точно! — подтвердил несчастный учёный, готовясь к наихудшему.

— Кимоно Петрович? — никчёмно пожелал уточнить голос.

— Так точно! Он самый…

— Простите, доктор, вы ничего не теряли? — вкрадчиво подступил к сути голос, напрашиваясь на доверие.

Кимоно Петрович заколебался. Сказать «да» — значило признать себя ротозеем, не умеющим сохранить служебную тайну, и в лучшем случае пьяницей. А «нет» — выглядело бы намеренным запирательством, попыткой скрыть своё авторство, что, конечно же, глупо, посколько на пятках «ПОПУПСА» значились и фамилия, и адрес, и телефон. И Кимоно Петрович избрал третий путь:

— Не откажите в любезности сообщить, с кем я разговариваю? Кто вы?

Голос помедлил и сообщил:

— Доброжелатель…

Доктор окончательно сник: логика наших будней такова, что под этим именем кроется либо начальник, изгоняющий тебя со службы «по собственному», либо следователь по особым делам. Незнакомец на другом конце провода это тоже сообразил и поправился:

— Да вы не бойтесь. Рукопись ваша попала ко мне случайно. Я член групкома, поэт. Называйте меня Тимур Тимофеевичем…

— Приятно слышать, чрезвычайно приятно, — уклончиво произнёс Кимоно Петрович. — Прочтите мне что-нибудь своё, если не трудно?

Я ноги опущу в Гольфстрим,

А голову склоню на Полюс,

охотно взвыл голос. —

И там отчасти успокоюсь,

Что я тобою нелюбим!

«Нет, это точно поэт, при том безнадёжный», — враз успокоился Кимоно Петрович и сухо, в загляде не процыганить, осведомился:

— Сколько вы за находку хотите, товарищ?.. Сто… сто пятьдесят вас устроит?

— Ну, если вы в таком тоне, если вам до лампочки, — засопел в трубку поэт.

— Вы не поняли, — сказал Кимоно. — Я не выпить с устатка вам предлагаю, а натурально — деньгами!

Сопение усилилось, ожесточилось и увенчалось словами:

— Я думал, вы настоящий учёный.

— Ну хорошо, двести! Э… двести, Тимур Тимофеевич!

— Учёный, для которого труд — дело жизни, — продолжал гудеть в тоне обиды голос.

— Вы правы. Двести пятьдесят!

Молчание. Скрежет ногтя по мембране.

— Но, чёрт побери, сколько же вы хотите?!

— Двести семьдесят, — твёрдо произнес незнакомец и добавил спохватчиво: — Такси за ваш счёт! Я еду с Нижней Пахомовки. Приготовьте без сдачи.

Безмерно радуясь, что Джу Ван нынче в дежурстве — та трудилась через двое суток на третьи, — доктор наскоро отслоил из семейной кассы 275 рублей, зажал денежки в кулаке, а кулак сунул в карман кимоно и замер в томительном ожидании.

Мучительно протянулся час. Незнакомец не объявился.

Пахомовка где-то у дьявола на рогах, такси там нечасты, — взял было в утешение Кимоно Петрович, но прилившая в голову кровь взроптала:

«Да какой там “поэт”!? Это лазутчик!.. И награду сейчас он ищет в другом месте, где рукопись сладострастно исчёркивают теперь красным карандашом и сколачивают летучую бригаду для захвата автора. Да, тишайший Зоологический переулок прекрасно устроен для таких акций, и вообще, толком не разобравшись, учёных не раз прихватывали и лишь потом — потом! — называли их именами улицы и проспекты…».

Заглазно и с общих позиций Кимоно Петрович был прав, но в данном случае — несправелив, без вины опрометчив. Да и где ж было ему знать, что причина задержки — осколки Витька. Отдать краденую фантастику-быль он в интересах будущего, видите ли, согласился, а ехать к доктору на такси категорически отказался всё в тех же видах:

— В будущем такси не будет, нечего привыкать!

И как ни умасливал дурака Дедуля поманкой ускорить силами таксопарка креплёное «красненькое», тот упёрся и ни в какую: «Перекантуемся, как и весь народ, на зубах отдержимся!». И папку для наглядности прикусил.

Добираться пришлось городским транспортом, что для Тимура Дедули было двойной пыткой. Время само собой. Но Витёк с его личиком «как проехать по Москве» и скрипучим, терзающим пассажиров дурацкими наставлениями голосом был не лучшим попутчиком. Их принимали за пьяную гоп-компанию и сторонились с той жалкой улыбкой, что достаётся разве что прокажённым.

С двумя скандалами и четырьмя пересадками они доехали кое-как до Зоопарка, где Витьку немедля приспичило прокатиться на пони. Хочу — и всё тут! Но кто посадит в коляску Витька? Его и в метро не пустят! По счастью, возле катального круга Тимурчик приметил цыганистую граждоночку. Именно на живой случай она ребёночка напрокат давала бездетным солдатам и штатским, вроде Витька. Дедуля сторговался за трёшник, приложил к Витьку хныкавшего приёмыша и отправил Осколочного в «кругосветку». И пока Дедуля зубами скрипел, а душа Кимоно Петровича сжималась в страшных предчувствиях, Витёк счастливо слюни пускал и обучал мальчика чему-то несбыточному, плохому.